Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Генка теперь на всю жизнь зарекся с соперниками хоть сло­вом перекидываться. Когда узнал от мужиков, что ему в этот раз надо провести поединок с целой бригадой фартовых, обра­довался несказанно. И едва на небе проклюнулись звезды, за­валился на Санькино место.

У входа в палатку лег бульдозерист. Он по возрасту был старше всех и спал чутко. Рядом с ним - Тарас. Тот договорил­ся, что эту ночь вместе с бульдозеристом попеременно станут дневалить.

— Смотрите, мужики. Именно в эту - нашу - палатку припрутся фартовые, чтоб Саньку проучить. Если не дадим отпор - сядут на шею навсегда и помыкать будут. Это как пить дать. Потом от них не отмажемся. Вышибить и про­учить. Отбить у блатяг охоту к нам лезть. А потому именно эта стычка хоть и неминуема, но должна стать последней, - сдвинул брови Трофимыч.

— Да не решатся они. Не изверги совсем. Ведь и их мать родила. Может, попытаются на работе, в тайге напакостить. Здесь не сунутся. Ведь охрана есть. Неужели она дозволит безобра­зие? Их служба такая - порядок, - не поверилось Харитону.

Священника решили на эту ночь перевести в соседнюю па­латку, чтобы фартовые ненароком не обидели, не задели его.

Предупредив всех об угрозе фартовых, о мерах предосто­рожности, Яков не забыл распределить людей в палатках так, чтобы у входа были самые надежные, кто не проспит, успеет дать знак остальным.

Люди лежали, тихо переговариваясь. Словно забыв о навис­шей угрозе. Лишь бульдозерист, словно ему все нипо­чем, продолжал балагурить:

— Вот у нас в деревне баб нынче - хоть пруд пруди. Вся­ких. И все одиночки. Мужики, женихи, на фронте погибли. Так теперь мы их в колхозе заместо кобыл пользовали. Лоша­дей тоже в войну жуть сколь полегло. Так вот, чтоб бабы не дурели, мы их в плуги да бороны загоняли. За тягловых. И поля, землю пахали на них. Чтоб зря не пропадала сила и дурная моча в голову не била. Так они, окаянные, даже после того все одно мужиков хотят. Их на покосы погнали. И что? Не хуже мужи­ков управились. Во, лиходейки! За войну навовсе про мужиков запамятовали. Сами в хозяйствах приловчились управляться. Об нас, мужиках, лишь языки точат. Но во сне... На сенокосе... Доводилось слышать: зовут погибших мужиков своих. И пла­чут, и жалуются, как живым. Знать, в памяти, в сердце не схо­ронили. Не верят в смерть. На чудо надеются. Все... И себя блюдут, не роняют имени. Своего и погибших. А ведь только бабы... Слабые. Ан видите, сильней войны, сильней самой смерти оказались. Одолели их. И себя заодно... Вот за них, касаток, ласточек наших, люблю я деревню свою всем нутром изгажен­ным. Уж какие они пригожие да приветливые. Ладные да рабо­тящие. И почему мне говно попало? - сплюнул в сторону, не глядя, бульдозерист. И тут же услыхал:

— В мурло харкнул, фраер! Тяни его!

Едва чьи-то руки ухватили бульдозериста за ноги и за руки, мужики Трофимыча вскочили как по команде.

В кромешной тьме завязалась драка. Слышалась брань, глу­хие и хлесткие удары, стук падающих на землю людей, стоны.

Генка в свете подживленного костра противников усмот­рел. Нескольких с ног сшиб.

Яков один на один со стопорилой сошелся. Кулаки у обоих в кровь изодраны. А тут Митрич, из сучьих, в переделку пяте­рым попался. Жидкий мужик. Ему и одного фартового много. Здесь и вовсе невмоготу. Генка вовремя увидел. Расшвырял до единого. Там бульдозерист махался. Его медвежатник трамбует с толком., не спеша. Но Санька вовремя приметил. В ухо кула­ком въехал. Фартовый долго кувыркался. Не зря же парень на кузне у отца с детства в подручных был. Силенку не растерял. Она вон как сгодилась нынче. Таких наскоков на блатных не ожидал сам от себя интелли­гент Костя. Десятка два пощечин влепил. Впервые в жизни. Правда, самому чертей вломили так, что вся лич­ность в фингалах. Но благо - начало, надо расхрабриться, а потом и озвереть. Тогда держись, фартовые!

Кто-то сунул в дых Никишке. Ох и зря! Тот с пол-оборота завелся. Кинулся диким зверем в свалку. Глаза кровью нали­лись. С рычанием - на блатных. До этой минуты пальцем ни­кого не тронул. Смотрел. Но коль его задели - берегись!

Сучьи дети не просто били, они терзали фартовых свирепо, жестоко. И если бы не подоспела вовремя охрана, могло слу­читься страшное.

Проснувшиеся охранники вначале хотели растащить деру­щихся. Но вскоре поняли бесполезность своей затеи и взялись за оружие.

Первые выстрелы в воздух подействовали, как удар молнии.

— Ложись! - грохнула команда, и все сорок мужиков упа­ли лицами на землю. Охрана свирепо материла правых и ви­новатых. Продержав мужиков на холоде часа два, разогнала всех по палаткам пинками и кулаками.

Утром, едва забрезжил рассвет, из палатки Трофимыча вы­лез наружу Митрич. Завтрак готовить.

Примостил над костром котел, чайник. Громко высморкав­шись в кулак, откашлялся и крикнул визгливо, фальцетом:

— Эй, шпана фартовая! Отныне и навечно объявляем, что жратву себе вы станете готовить сами, не надеясь на чужого дядю!

В доказательство сказанного он бросил телогрейку на дро­ва, нарубленные политическими, и предложил еще громче:

— Забирайте часть своих харчей и катитесь к чертям от нас!

После этого Митрич подбросил дрова в костер, едва вода

вскипела, заложил в нее макароны. Сварив их, заправил тушен­кой, заварил чай и позвал людей завтракать.

Фартовые опешили от неожиданности. Их и впрямь лиши­ли еды. И даже на работу сучьи дети не позвали.

Шмель скрипел зубами. Политические взяли верх. И мало того, перестали считаться с фартовыми.

— Ну и хрен с ними. Мы сегодня отдохнем. Пусть они и за нас повкалывают. Кто же на голодную требуху пашет? - оскла­бился бугор.

— Чего развалились? А ну, живо на работу! Иль особые? - просунулось в палатку лицо охранника.

— Не жравши не пашем! - отозвались из угла палатки.

— Чего?! Бунтовать вздумали, симулировать? Я вам зараз устрою! - пообещал охранник и исчез.

Через несколько минут в палатку влетели охранники. Мол­ча, яростно выкидывали фартовых наружу пинками, ку­лаками.

Там, за палаткой, скомандовали лечь. Лицом в грязный снег, на мокрые проталины.

Три часа держали их под прицелом, не давая не только пе­ревернуться, даже пошевелиться. Караулили всякое дыхание, каждый взгляд, оброненное слово.

Митрич, готовивший обед своей бригаде, изумленно наблю­дал, как старший охраны воспитывал законников.

— Бегом! - слышалась его команда, и воры мчались на сопку, потом скатывались вниз.

— Ложись! - рявкал старший.

И валились блатные в распадок через головы друг друга, телом в воду, снег, грязь.

— Встать! Бегом! - ухало эхо. И топот ног слышался дале­ко, в каждом уголке тайги.

— Ложи-и-сь! - ухало в лапах елей. И застывала тишина в голых ветках испуганных берез.