Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Нельзя жить злой памятью. От того звереют люди. И попа­дают к нам на исправление. И мы лечим души их, как лечили нас когда-то. Терпением, заботой, прощением и верой.

Это помогает нам одолеть лютые морозы, пургу, глубокие снега. Они - ничто в сравнении с твоим презрением. Ведь зо­вешь не как сестру, а ослушавшуюся работницу... Не видя во мне родства. А и я от тебя отвыкла.

Прости, мой брат, что не жалею тебя в горе твоем, но ты - мужик и сумей сам сладить со своей бедой. Приглядись, а нет ли в смерти жены вины твоей? И уж, конечно, не с добра покинули тебя дети. Плохим ты был отцом и му­жем, никчемным братом... Думаю, в деревне нашей люди нз любят тебя не из-за меня, лично тебя не уважают. Потому и не помогают тебе.

Да и кто поймет того, кто не смог понять сестру, загородив­шую от погибели родителей своей жизнью, честью и судьбой?

Сколько раз могла я сдохнуть на Колыме и тут в Трудовом! Ты о том никогда не узнаешь. Не поймешь меня. Но я давно тебя простила. И если будет тебе совсем невмоготу, приезжай в Трудовое. Я вышлю денег на дорогу. Может, и ты начнешь тут жизнь заново.

Одно знай, народец у нас особый. В глаза человеку скажут все, что о нем думают. Правду. Говорят, она быстрее лечит, если человек не всего себя в этой жизни растерял.

Пиши. Если надумаешь переехать. А к себе не зови. Поздно. Вместе с горем отболела память. Зачем ее терзать?

Прости меня. Но остыло сердце и к тебе. Вон, даже участ­ковый наш, тот, что перевоспитывал меня, теперь, как к доб­рой знакомой, заходит в гости. На чай... Не как к бабе. Хоть и одинокий человек. Серьезный. Прошлым не укоряет. И тоже не советует к тебе ехать. А уж он зря не говорит.

Скажешь, чужими мозгами жить стала? Ошибаешься. Эти люди помогли мне стать сегодняшней.

Нет. Я не забыла тебя. Хотя давно пора было схоронить тебя в памяти вместе с прошлым злом. Но не будь тебя, меньше ценила бы нынешнее. А потому и нынче говорю: спасибо тебе за науку...»

Дашка перечитала письмо несколько раз. Все не решалась отправлять его. А вдруг к пережитому добавит последнюю кап­лю? Но вытащила письмо брата, освежила его в памяти. И, ус­мехнувшись, отнесла на почту свой ответ.

Пусть прочтет. Пусть почешется. Пусть знает, что не про­падает она тут одна.

Возвращалась с почты тайгой. Узкая тропинка петляла сза­ди домов, прячась от улицы и чужих глаз.

Изменилось Трудовое. Вон Генка Филиппов, тоже бывший условник, решил здесь остаться. Так и работает водителем. Но уже на новехоньком лесовозе. Дом ему дали. Семью завел чело­век. Жену из Поронайска привез, молоденькую девчушку. Са­халинку взял. Теперь ребенка ждут.

Скоро первый трудовчанин на свет появится. И село его домом станет.

Для ребенка этого каждый житель села подарки готовит. Заранее. Чтоб ни в чем не нуждался. Чтоб радовался рождению именно в этом селе.

Даже условники-работяги, закрывшись в почти го­товом к заселению доме, целый день что-то пилили, строгали, сверлили. А к вечеру вынесли готовую детскую кроватку, шкафчик и персональный стол со стульчиком.

Торжественно водрузили на крыльцо к молодым: мол, при­нимайте, пригодится скоро.

Дарья пеленок и распашонок целую стопу нашила. Все с мережками, в кружевах.

Своему не довелось шить. Не беременела баба. Не носила под сердцем тепла родной жизни. Не повезло. А может, Бог наказал?

Случалось, Дарья жалела о том. Бывало, плакала. Других вон мамками зовут. А ее никто вот так не окликнет. Не обраду­ется и не заплачет по ней. Уйдет, как и пришла. Незаметной тенью...

Зачем жила? Для чего мучилась?

Но потом, с годами, притупилось это чувство. Раз нельзя исправить, надо смириться. И баба глушила в себе все, что дала ей природа. Она загружала себя работой до изнеможения.

Когда наступали выходные и в бане незачем было появ­ляться и в доме не было дел, она шла к пекарям. Помогала им управиться по дому, с детьми. Учила новоселов солить и су­шить грибы, ловить и разделывать рыбу, готовить икру. Варить варенье из таежных ягод, заготавливать и хранить стланиковый орех.

В дождливые дни Дашка обшивала жителей села. Платьица и юбчонки, сарафаны и кофты, штанишки и рубашонки, сши­тые ее руками, любили в каждой семье.

Денег за свою работу Дарья никогда не брала. Но и с нее никто не требовал платы. За домом сгружали ей сельчане дрова и сено. Чьи-то руки заботливо укрывали стога брезентом, укла­дывали дрова в поленницы. Дети и взрослые помогали ей поса­дить и убрать с огорода урожай. Случалось, оставлял кто-то в коридоре кусок свежины или свиной окорок. Дашка и не спра­шивала, кто поделился с нею.

Ни с кем не ругалась баба. Никого не осудила, не обидела. И уже давно не ходила в тайгу одна. .Все с бабами, старухами и детьми. Постепенно привыкла ко всем.

Теперь даже условники изменились. Их тянуло к пересе­ленцам. Вначале из сочувствия, любопытства. Не верилось, что можно остаться здесь по собственной воле. Уж только беда иль горе могут загнать вольного человека сюда, к черту на кулички. Но постепенно убеждались, что людям и в самом деле не по принуждению нравится Трудовое. Но чем?

— Как это чем? Да ты поглянь, благодать какая! Рыбы как каши в котле, из реки вилами ловим. И во какая! С меня рос­том. Одну поймаешь, всей семьей на два дня ухой и котлетами объедаться. А грибов, а ягод - видимо-неви­димо. Да тут с голоду и ленивый не сдохнет. Зимой мерзлой рябины набрал, чуть в тепло: слаще ягод. Весной - черемша. А земли, поглянь? Паши ее сколько влезет. И никто кулаком не обзовет. Зимой медведя завали, а слабак - бей куропатку, зай­ца. И мясо, и перо, и мех. Дров полно. Не считаны! Э-э-э, браток, да тут как сыру в масле жить можно, - отвечал отец пекаря, седой, костистый старик.

— Да мы только тут свет увидели. Глянь, сколько накупляли всего. У меня аж три новых кофты объявилось! Раньше-то одна на всех была, поддевкой. Та, что с бабкиного плеча доста­лась. А теперь своя у каждого. И обувка любая. На дождь и на снег. На двор и домашняя. А чего не жить тут? Земля родит. Скотина в хлеву водится. Детва довольная. Дом, слава Богу, не хуже, чем у других, теплый да просторный. У себя мы на пола­тях спали. А тут - на койках. Всякому своя. Как городские, культурные. И не в зипунах, в пальто оделись. Да в валенки. Про чуни да лапти забыли. Вон, поглянь, старшенький наш внучок - в школу в костюме пошел. В рубахе белой. Раньше так-то мы лишь в церковь одевались, на престольные праздни­ки. А он, мало того, ботинки с галошами каждый день надевает. И в будни. Не то что мы у себя в деревне - одни сапоги на всех мужиков. И мне дюжину платков накупили. Да халатов цветас­тых, теплых. Каких я не то что не носила, не видела никогда. А все тут... На новом месте. У себя. Мы отсюда - никуда! Хоть жизнь да свет увидели, - радовалась старуха.