Эльмира Нетесова - Клевые

Ей не терпелось скорее добраться до ларька, там отовариться с запасом.

Райка пила вместе с матерью. Сколько дней гужевали, баба не помнила. Очнулась от шума в комнате. Галдели соседи, набившиеся в камору. Не сразу дошло, что с матерью плохо. Перебрала. Не рассчитала силы. И теперь ее приводили в чувство всем бараком.

Мать лежала на грязном полу. Синюшное лицо опухло до неузнаваемости. Волосы спутались, слиплись. Губы почернели.

— Райка, слышь, помираю! Хана мне! — едва разодрав рот, обратилась к дочери. — Крышка мне! И ты сдохнешь скоро! Нет нам просвета! Нет счастья!..

Но к вечеру пришла в себя. Впервые за несколько месяцев умылась. И, сев на край постели дочери, заговорила неузнаваемо осипшим голосом:

— Я уже все — пропащая! Не поднимусь. Вконец испортилась. Только могила выправит. Тебе еще можно встать! Уходи от меня

насовсем! Из барака! Иначе скоро на погосте окажешься! А тебе еще рано! Не жила! Ничего не видела! Не любила! И тебя никто не любит! Смой всю грязь с себя! Сумей! Иначе сгинешь! Это говорю тебе покуда трезвая! Не опоздай жить! Сдохнуть всегда успеешь! Я не думала, что у нас с тобой такая корявая судьба будет! Все в ней изгажено! А мечталось совсем о другом! Я виновата за детство твое! Но теперь ты взрослая! Сыщи мозги! Уходи! Забудь меня!

Райка никогда раньше не слышала от матери таких слов и немало удивилась.

— А как жить иначе? Как очиститься? Если хотела б, не получилось бы! Вон и ты сломалась не с добра! Ну куда денусь!

— Захочешь жить — вырвешься из болота!

— Как?

— Сначала сбеги из барака! Потом оглядись! Ведь живут вокруг другие люди! Не все воруют, простикуют и пьют! Живут иначе.

— Ты тоже жила иначе! Надрывалась на стройке! А что имела за это?

— Мало получала. Это верно! Но было то, что не оценишь деньгами. Было свое счастье. Тяжкое, но имелось. Я к чему-то стремилась, строила планы, чего-то хотела. Теперь ничего, кроме бутылки. Тогда я была матерью! Теперь — алкашкой стала. Тогда я могла вернуться в деревню. К своим! Нынче о том даже думать нельзя. Я никому не нужна! Даже тебе. А все оттого, что вместо светлой судьбы оставлю в наследство горе и обиды. Выберешься из них? Только сильные это сумеют.

Райка не восприняла всерьез этот разговор. И, едва встав на ноги, вернулась на панель, даже не попытавшись изменить свою жизнь.

Мать не упрекала. Она снова запила.

Сколько времени прошло с того дня, как она решила всерьез покинуть барак? Да и то не своею волей. Даже по самой глубокой пьянке она никогда на поднимала руку на мать. Здесь же не удержалась, влепила пощечину за Сашку.

Мать не ожидала такого. И, несмотря на выпитое, враз протрезвела, побледнела, как мел. И указала на дверь;

— Вон отсюда! Чтоб ноги твоей здесь не было никогда! Забудь порог! И даже на могилу ко мне не приходи! Не прощу!

Райка не заставила повторять и через считанные минуты ушла из барака молча, не обронив ни слова, ни с кем не прощаясь.

О матери она вспоминала лишь в первый месяц. Тогда она по привычке шла к знакомой станции метро, но тут же спохватывалась, меняла маршрут. И ругала собственную забывчивость.

Может, она и не вспомнила о матери, если б не беременность и не Серафима, настоятельно советовавшая вернуться к матери или хотя бы навестить ее.

С Серафимой считались в доме все, даже подруги Райки. Нередко советовались, избегая откровенных разговоров с резкой, прямолинейной Антониной. Бабку считали мудрой, душевной. И Райка поневоле задумалась над советом старухи.

Баба уже несколько раз обращалась к частным гинекологам с просьбой прервать беременность. Те поначалу соглашались. Но, взяв анализы, тут же отказывались. И не слушали слезных просьб, не хотели никаких денег.

— Я за вас не хочу поплатиться репутацией и оказаться на скамье подсудимых. Тут не просто риск. Реальная опасность! Ее не избежать. Вы не выдержите!

— Но ведь я дважды прерывала беременность искусственно! И ничего!

— Это и сказалось! Наступил предел! Организм не выдержит. У вас нет шансов выжить!

Райка пыталась обратиться к абормахерам. Но и те, прощупав живот, качали головами и отказывали.

— Рожай! — советовали в один голос.

Легко сказать, а как родить, куда деваться с ребенком? Да и не хотелось связывать руки в неполных девятнадцать лет.

— Успею, если надумаю! С этим спешить не следует, — говорила сама себе, вглядываясь в темноту комнаты.

— Нет! Надо навестить мамашу! Уж та что-нибудь придумает!

— решила Райка и, помня, что трезвой мать можно увидеть только ранним утром, едва проснувшись, заспешила в метро.

В бараке за все время отсутствия ничего не изменилось. Та же свора грязных ребятишек носилась вокруг, грозя всякому незванно- му гостю расшибить голову бутылкой. Те же запахи неслись из коридора, каждой комнаты.

Взрослых нигде не было видно. Куда все подевались, детвора не знала.

Райка подошла к двери матери. Сюда ей запретили входить. Но, может, забылась обида? Дернула дверь, вошла в камору.

Мать стояла у корыта, стирала. В комнате было непривычно убрано. Да и сама — причесана, подвязана платком.

— Заявилась? Не запылилась? — сказала вместо приветствия и добавила: — Где носило? Тебя весь барак и я разыскиваем уже второй месяц.

— Соскучилась? — удивилась Райка.

— Еще чего? Ишь, размечталась! Тут вот какое дело выгорает, наш барак сносить собрались. Подчистую. Хотят на этом месте высотку строить. А нас переселить в новый дом. Со всеми условиями. С туалетом и ванной на каждую семью. Ну и всех уже переписали. Если мы вдвоем, обещали дать однокомнатную, потому что мы — однополые с тобой. А если ты сумеешь зацепить хахаля, то и двухкомнатная выгорит.

— Не надо никого цеплять. Я беременна!

У матери из рук выпала мокрая юбка.

— Опять? — но тут же сообразила и сказала спокойно: — Это нам теперь на руку! Смотри, не скинь. Справку возьми у врачей, скажи, что рожать будешь.

— Когда сносить собираются? — перебила Райка нетерпеливо.

— Через полтора месяца. В том доме, куда нас собираются поселить, уже малярка началась. На переезд дают неделю.

— А где тот новый дом?

— В Строгино. На метро до станции Щукинской, а там автобусы ходят.

— Далековато. Считай, окраина города!

— Зато здесь — на окраине судьбы живем. В змеюшнике! Ко мне когда из мэрии пришли, чтоб в список внести, так и предупредили: если в другой раз к их приходу не приберусь, не дадут квартиру, а отправят на высылку — на принудительное леченье до конца жизни. И я никогда не выйду из-за решетки.

— На это лечение принудительно не посылают! — не поверила Раиса.

— То было раньше! Теперь Москву решили очистить от всякого сброда. От бомжей и алкашей, от воров и проституток. До всех доберутся. Раньше, сама знаешь, как бухали в бараке! Теперь всяк день лягавый патруль навещает нас. В каждую комнату нос суют. Чуть не нюхают. Вишь, все на работе! А почему? Пригрозили, что тунеядцам квартиры не дадут! И заставили вкалывать!