Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

в нем, швырнул его к законникам. Схватил обоих за головы и окунул в трясину…

Кто знает, может, и загубил бы Аслан тогда две души. Остановил рев медведя. Тот шел, раздвигая бамбук, прямо на людей. Дядя вмиг отпустил недавних врагов. Что делать? Руки сами в нагрудном кармане спички нащупали. Подожгли сухой лист бамбука. Огонь моментально охватил несколько стеблей. И тут же забушевал, пожирая сухой бамбук. Медведь, рявкнув, кинулся обратно. Пламя Дядя гасил уже вместе с законниками… Шли дни, недели, вот уже и второй месяц работы в тайге на исходе. Лес, заготовленный бригадой Дяди, едва успевали увозить в зону. Здесь мужики каждое бревно своими руками пилили. Выносили на плечах, содранных в кровь. Вязли в болоте, оступались на корягах, скользили и падали в бамбуке. Чертыхались. Вставали и снова несли. Порой в глазах темнело. Горело, ныло все тело. Но к вечеру, как бы то ни было, вырастал новый штабель. А покусанные комарьем, измазавшиеся в смоле и грязи мужчины шли к роднику. Отмывались ледяной звонкой водой. И, дрожа от усталости иль озноба, бежали к костру. К еде. К привычным разговорам. Иные, уже поверив в щедрость тайги, хватали после работы гроздь лимонника. Зажмурившись от оскомины, съедали ягоды. А через несколько минут усталости как не бывало. Это новое непривычное состояние бодрости все дольше задерживало их у костра.

Вот так однажды и возник разговор на запретную доселе тему о том, что каждый будет делать, когда на свободу выйдет. Медвежатник тут возьми и спроси у самого Дяди:

—А ты, бугор, что на свободе задумаешь?

Аслан вначале растерялся. Не знал, что и ответить. До конца срока времени достаточно. Зачем загодя голову ломать? Еще будет время подумать. И, разведя руками, ответил:

—Время покажет. Пока не думал.

—Время… Уже полгода оттянул. Ну, а если зачеты нам пойдут за работу, как ты говорил, то и теперь подумать не грех, — медвежатник с наслаждением затянулся дымом махры, паек которой впервые заработал сам…

—Верно, в «малину» пойдешь опять? — спросил вполголоса Дядю майданщик и оглянулся на дремавшего конвоира.

—Кто у вас голова? — поинтересовался налетчик.

—Падла редкая был. После него — я. Потом, когда кентов замели, вместе стали. Он меня и подвел, — вспомнил Аслан Шефа и рассказал о своем последнем деле.

—Паскуда! — побелел один из законников.

—Ты кентам вели его пришить, — посоветовал недавний чифирист.

—Зачем кентам? Когда вернешься, сам его жмуром сделай. И сматывайся, — проворчал старый медвежатник.

Отмолчался Аслан. От костра отвернулся. И… словно воочию увидел Шефа. Но нет, не он. Это горбатая береза. Совсем одинокая, забытая всеми, пугалом тайги доживала свой век неподалеку от землянок.

…Все холоднее и короче становились дни. Все ниже и ярче зажигались звезды. Приближалась зима. По утрам уже появлялись заморозки. Они седой паутиной опутывали тайгу. Скоро и снег выпадет. В один из таких дней приехала в тайгу машина. Забрала бригаду и увезла в зону. За осень было заготовлено столько леса, что его должно было хватить на всю зиму.

Как и обещал Воронцов, порядки в зоне круто изменились. Воров в законе распределили по бригадам работяг. Разобщенные, они уже не могли безнаказанно кормиться за счет шестерок и сявок и были вынуждены работать. И все же штрафной изолятор не пустовал: часть воров наотрез отказалась подчиниться нововведениям Воронцова и искала случай отомстить

Дяде за откол. Однажды его остановили у столовой. Оттеснили за угол. И там… К горлу уже был поставлен нож. Направлявшую его руку Аслан едва удерживал. А тут медвежатник вовремя появился. Ребром ладони едва шейные позвонки кенту не переломал. Подоспевшие из бригады Дяди мужики так остальных отделали, что те своими ногами уйти уже не смогли. Еле уволокли их по баракам сявки, по пути уговаривая не трогать Дядю, не задевать их бугра. Знала бригада: не вступись они сегодня за Аслана — завтра им самим не сдобровать…

Со временем дела веселее пошли. Росли стены больницы. Вот уже и окна появились. Хирург Скворцов иногда и сам приходил. Смотрел. Уходил довольный. А мужчины настырно работали на пятидесятиградусном морозе. Каждого свое грело. И всех одно — зачеты. Ведь впереди светило каждому — выйти раньше. Может, удастся и по половинке…

Срывал ветер сугробы. Валил с ног. Лишь в такие дни, ругая непогодь, сидела бригада в бараке, злясь на потерянное время.

К весне построили больницу. Потом и пекарню, новую столовую, баню. Время шло незаметно. И вот… Да. Не приснилось. На свободу выходил медвежатник. Работал все ж! Получил зачеты. Теперь на волю. А куда? К кому? Ведь ни женой, ни детьми не обзавелся загодя. А сейчас поздно. И сидит старик на нарах, сгорбившись. Ему бы радоваться, а он плачет, ухватив себя за седую бороду. Кругом свои, не осудят. Поймут или нет, это уже другое дело. Ему оттого не легче. Куда идти? Когда-то он посмеялся б над таким вопросом. Но тогда он был молод и силен. А теперь? Кому нужен? Эх, судьба проклятая, одаривала щедрыми деньгами на буйную радость. И ни копейки на покой не оставила. Ни полушки ума к старости. А та все ж пришла. Как когда-то придет и смерть. А, может, она уже совсем близко? Рядом? Уж не она ли его приютит?

И побрел старик на свободу, не видя земли под ногами. Что-то мужики говорили ему, провожая до ворот. Как-никак два года вместе, в одной зоне… Вот и ворота. Иди, старик! Теперь ты свободен, как птица! И вышел… Прошел, сутулясь, несколько шагов. Дрожащей рукой машет. На радость, как и на жизнь, не осталось сил.

—Проща-а-ай-те! — проскрипел он знакомо.

—Прощай, старик! Держись! До встречи! — кричал Аслан.

До встречи? Где? При жизни уже не доведется. И обхватил руками голову бывший медвежатник. Шел по дороге. Заплетаются ноги-сучки. Старым птенцом неуверенно по сторонам оглядывается. Что ищет? Прошлое? Его нет! Смерть? Она сама каждого находит.

Свистел в уши нахальный ветер. Все такой же, как и тогда, в дни его молодости. Только ветер не старится и не умирает. Вот и теперь задрал полы пальто, как с мальчишкой играет и поет в самые уши:

—Иди, и-и-ди…

Дядя долго не решался писать домой, жене и детям. Все ждал, что они сами о нем вспомнят. Но нет. Ни одной весточки от них не пришло. Дядя ждал. Ждал под занудливыми дождями в продрогшем бараке. Ждал в лютые морозы нескончаемыми зимами. И когда в зону приходила почта, Аслан волновался. Может, и ему письмо есть? Но его не было. Зимою ветры, а с весны до осени жужжало в уши комарье:

—Ж-ж-д-ди…

Ждать… Ну, а кого? Ведь для жены он не просто вор, а конченый человек, так говорила ей родня. Может, им и удалось убедить ее? Может, вышла замуж и живет счастливо, давно забыв Аслана? А дети? Тоже? Не может быть! Не верится Дяде. Но сомнения… От них ни в каком бараке не спрятаться… Решился, написал домой. Ответа не получил. И, как ни странно, немного легче стало. Повод для обиды появился. Ведь в письме он хотел порадовать, написал, что ноги у него здоровы.