Александр Грог - Время своих войн-1

"Деятельность борцов за выезд в Израиль в Советском Союзе и их героическое противостояние попыткам властей заставить их замолчать вызвали широкий резонанс в еврейских общинах по всему миру... Многочисленные демонстрации, прошедшие в разных странах, а также протесты, заявленные многими правительствами на Западе, оказали давление на советский режим и принудили его облегчить процесс получения разрешений на выезд. Это облегчение доказало активистам-правозащитникам и другим противникам режима в Советском Союзе, что даже если невозможно победить систему на этом этапе, можно ее расшатать и приблизить ее конец. Таким образом, борьба за выезд в Израиль стала главным элементом развала советского режима..."

(конец вводных)

--------

- Мало кто знает и даже не обращали внимания, - пытается сменить тему Сергей-Извилина, - но Змея Горыныча в былинах и сказаниях знавали также и по отчеству. И сие факт!

- Какому-такому? Кто папа у него?

- Трипетухович!

- Врешь!?

- Ни грамма.

- То есть, трижды петух? - в изумлении круглит глаза Петька-Казак. - И как можно? На какой зоне так козлят?

Седой трясется, рассыпается мелким смехом.

- И черта можно посадить на кол суждений, которые его озадачат. Бесенята рассуждать не могут, а чертова жижа... Да кто разговаривает с жижей?

- Впереддозрящие!

- Кто?

- Есть такая правительственная молодежная партия с сомнительным по звучанию названием: "Впереддозрящие".

- И кто там?

- Ивашинашевичи. Короче - проститутки двух полов и одной мысли.

- Впереддозрение - дело неблагодарное, - соглашается Казак.

- Если все-таки на Кащея, то как его убить?

- Кажется, яйцо надо разбить, - говорит Миша.

- Да так любого убить можно! - отмахивается Казак. - У меня спроси! Как-то трех одноголовых перекрестил в однояйцевых.

- Это где?

- Лихая деревня попалась.

- - Наша?

- Нет. Под пальмами. Впрочем, уверяю, категорически не горынычи, хотя и кащеи. Но это исключительно внешним видом.

- Наши богатыри на Хазарский курятник ходили по их горынычей. Потом, много позднее, те былины переписали - вымарали хазар и вписали татар.

- Охренеть не встать! Хазарская цензура сработала?

- Без комментариев.

- А что, Горыныч и Кащей - не одно и то же? - интересуется Миша.

- Без разницы. Массон массона не обидит!

Лешка, пока Седой выходит за двери нарвать с грядок зелени, не замечая, что соскакивает на мысль Гоблина (чьим поклонником переводов дури на смысл является), лепит чьей-то очередной, засидевшейся в экране телевизоре "заднице лица", емкую и точную характеристику.

- Это голимое, подлое, хитрожопое, скользкое, бздливое, геморроидальное, вкорень охеревшее говно!

- Эмоционально! - отмечает сказанное Извилина. - Но можно было бы уложить и в одно словцо.

- Какое? - Лешка не избегает черпнуть новейших определений существа предмета.

- Либералист!

- Фи! Не за столом!

- В вукоебину их всех! - адресует по-сербски Казак. - Там и порешить!

...Не проси у серба ни спичек, ни курицы - это слова матерные. Сербы знатные матерщинники. Трудно средь врагов без мата. "Не глуми ты мне голову!" - говорит серб, и не один русский, а может даже и не одна тысяча мужиков в пределах все еще необъятной России в тот самый миг, словно эхо, отвечает на всякую хрень этими же самыми словами.

- Сволочь этакая, не глумите голову!

"Глумиц" - актер по-сербски. "Глумиться" - играть. То есть лгать, зная, что лжешь. Нет больших лжецов, чем актеры. И суть всей политики - актерское лицедейство. Не под всяким куполом храм божий. Церковь (когда еще отвечала задачам воспитания человеческих стад) не приравняла политиков к актерам запретом хоронить их в пределах кладбищ (понеже ни те, ни другие душ собственных не имеют, а берут в займы на время лицедейства) по причине, что сама являлась политическим инструментом. Отличалась тем еще лицедейством и вольно ей было глумиться во власти и со всякой властью, кроме советской.

Комиссары сменили протоиреев, политработники - попов. 1937 год и над ними поглумился славно, словно все причины в одну горсть собрал, сжал - растеклись красненьким промеж пальцев. Но светлому будущему на небесах уже противопоставлялось светлое будущее на земле.

Прошло время - новый переворот, и будущее враз подменили псевдожизнью, теле-кино-грезами. Комиссаров и политработников сменили комментаторы, "публичные историки", ведущие игрищ, теледебатов и множества передач одной переходящей сути: "Признайся в извращении, дабы найти сторонников!"

Под каждой крышей свои мыши. Замполит не может остановиться.

- Нет ничего смертоностнее телевидения, но за ним - этим инструментом - стоят люди... Ну, ладно, - поправляет Леха сам себя, - Не люди. Нелюди! - повторяет он, с кровожадностью пробуя словцо на вкус. - За каждой мерзостью, даже на вид случайной, стоит душевный симпатичный глянцевый уродец - идеолог, который должен за это нести ответ перед поколениями, за то поколение, которое сейчас только формируются...

Можно ли воздержаться от суждений о дурном, называя дурное дурным? Но во все времена к этому требуется смелость. Это ломает карьеры... Уже обросли цепями, называли их "собственностью", горделиво носили и хвалились друг перед другом - чьи тяжелее.

Но все что ты есть - это история твоей судьбы.

Судьбу дубинами не отгонишь. Да и не на судьбу надо бросаться, не ее склонять, равнять с прочим, да причесывать, как принято представившемуся расчесывать волосы и прошлую жизнь, а характер, который куется поступками. Выковать можно с самого малого удара молотком, удара по характеру, по собственной трусости. Скажи дерьму, что оно дерьмо - считай ударил. Брызг от дерьма не бойся. К характеру, который выковывается, они не пристанут. Не плавай впредь средь дерьма, не води хороводы со сволочью. Поддержи того, в ком видишь зачатки характера...

Человек! Ты гол! Все, что ты есть - это история твоей судьбы, остальное мусор, которым ты пытаешься заслониться, прикрыть наготу. Лишь душа, да дела одевают тебя в одежды, которым не сотлеть - лишь они уйдут с тобой.

В пустое эти речи... Давно пусто там, где должно быть наполнено.

После большого отступления, каждый клочок земли и веры, что отвоевываешь, дается тяжело. Могли ли когда-нибудь подумать, что сохраняя верность Присяге - клятве, которую давали миллионы - сути и букве ее, всего каких-то пара десятков лет, и можно оказаться одними из немногих, едва ли не единственными ее держателями, не по причине гибели всех остальных?..

Где зудит, там и чешут. Лехе покоя тема не дает, потому песочит ее на все лады, словно надеялся с нее убудет, сточится сама собой, раствориться. А ее все прибывает и прибывает, и вот словно зудит уже все тело. Пошла чесотка - не остановишь, тут одно лекарство фатальное. Либо себе, либо "тем", но, отнюдь - увы! - не самой теме.