Александр Грог - Время своих войн-1

- Бога нет! - упрямится Петька-Казак.

- Бог есть всегда - как бы он не назывался. Везде!

- Тогда бог на кончике моего ножа!

Петька-Казак подбрасывает нож и ловит на средний палец - острое как жало лезвие протыкает кожу, - течет по пальцу, по тыльной стороне кисти, потом к локтю и капает на доски пола, а Петька все удерживает нож, балансирует - веселится.

- А сейчас его там зажало, и он захлебывается моей кровью! - заявляет нагло. - Оспоришь? Или дать ему захлебнуться? Думай! Либо есть, и сейчас там, как вездесущий, либо его нет, и тогда переживать нечего?

- Бог есть и в твоей мозговой дотации не нуждается! - объявляет Змей, по обычаю ставя точку в разговоре.

И Петька притихает, по-детски сует палец в рот. Кто-то бросает на капли крови старый веник...

- Не все по морде, иногда и объясни! - бурчит Казак.

И "Первый" ("Змей") говорит еще, будто вбивает гвозди - один в один.

- Мы только за счет веры держимся. Уйдет от нас вера - последнее уйдет. Не в бога верим, и не в половину его лукавую, во что-то покрепче. В то, что до нас было и после нас останется...

- С богом у меня полюбовные отношения, - едва слышно, ни на чем не настаивая, врет Петька. - Я не верю в него, он в меня!

- Кому молится Бог, когда ему самому худо? - задумчиво спрашивает Извилина.

- Этого не знаю, но догадываюсь - о чем просит.

- И о чем же?

- Оставьте миру лазейку! - говорит Седой.

Кто знает, может, некая Сущность или малая часть от Этого наблюдала за ними, и позволила себе улыбнуться - веселили "Его Величество Неясность" все эти разговоры, и множество других, происходящих в разных концах света. Как всякие ухищрения людей в стремлении избежать того, что избежать нельзя...

Бог копирует не тех, кто ему поклоняется, он с теми, кто за счет своей выдумки одевает его в плоть и кровь. Как человек хочет походить на выкроенного им Бога, так и Бог подстраивается под выдумку. Человек должен отодвигать от себя Бога, как некий идеал, к которому надо стремиться, и чем, на первый взгляд, недосягаемее он, тем мощнее можно взять разгон в попытке его догнать. Не ради ли этого когда-то человек в собственных сочинениях означил Бога как "свое подобие"? Думал, что Богу приятно то, что ему подражают? Верно так. Кому бы такое не льстило? Человеку, например, льстит.

Казак в бога не верит - бог связывает, препоны ставит, сомнения - любит волю и ножи.

Разведчикам дается полная свобода задумок и свобода в выборе снаряжения, чтобы эти задумки реализовать Если считаешь, что облегчит задачу нечто нестандартное, неуставное, то почему бы и нет? Это ему в тылу врага, в отрыве от своих баз, выполнять задание, а какими методами - дело твое, главное, чтобы задача была выполнена. Потому, кроме основного снаряжения, определенного на группу решением командира (по задаче), каждый подбирает себе сам - по любви, по умению. Нож - обязательная принадлежность разведчика. Не штык-нож от автомата Калашникова, чьи изыскания в сторону универсальности превратили этот, когда-то замечательный инструмент, в нечто многофункциональное, но едва пригодное основной цели - убийства человека человеком, а свой особый - нож разведчика.

Казак не единственный, кто носит с собой два ножа. Когда-то, во времена относительно мирные, был и третий - стропорез, крепился поверх запаски. Но с мирными временами исчез сперва запасной парашют, а потом и само понятие выброски. Практически ни одна из боевых задач последних тридцати лет не решалась с помощью парашютного десантирования. В немалой степени по причине, что пришлось бы десантироваться в условиях горной местности, а треть десанта уже на начальном этапе переломали бы себе ноги, но в большей все-таки с прогрессированием наземной техники слежения, с появлением переносных ракет. Проблемы доставки взяли на себя вертолеты, способные идти над самой землей используя складки местности и путать противника - выполнять ложные посадки.

И ни одна техника не способна заменить ножа. Так думается, когда греешь, ласкаешь, поглаживая ладонью гладкость бамбукового обрезка, который плавно переходит на длинный острейший шип, и потом не решаешься с ним расстаться, некоторое время таская с собой. Нож бамбуковый входит в брюхо ничуть не хуже металлического, тут с ним только финка может соперничать - но она вне подражаний, недаром нож разведчика почти полностью ее копирует - легка удачлива, в межреберье входит, словно заговоренная, ничто ей не мешает, сама что надо отыскивает... Недаром первый штык-нож к автомату Калашникова похож на нее лезвием, все-таки еще близко к практике - к большой войне. У Петьки-Казака до сих пор есть такой - переделка. Только рукоять обточена (задник), и шланг резиновый на нее натянут, да от металлических ножен отказался - слишком звучные. Но дульное кольцо, что у самого лезвия, оставил. Сам не понимает - зачем? не для красоты ли? - ладони давно не потеют, не скользят, без упора работает - не нуждается, да и человека знает.

Сунь нож, куда следует, и ни вскрика - охнул, сдулся, осел, мелкой дрожью ноги подернутся, как нежданной рябью средь глади озера, и тут же затихнет, словно не было ничего. Спокоен человек, впервые по-настоящему спокоен...

- Надо бы опять общее для всех.

- Туда, где Макар телят не пас?

- Согласен, но чтобы исключительно по причине отсутствия Макаров, а не телят. На последнем общем так исхудал, домой заявился - сын двери не открывал: "ты, - говорит, - мумие шагай в свою пирамиду!"

- Это от загара! Говорили же тебе - меньше жарься, в России потом демаскируешь. Панамку носи!

- Я не виноват - ко мне так липнет!

- Кремом мажься! Сейчас такие есть - ниче не липнет, даже бабы!..

- Теперь сами влипнем - вон, смотри на Серегу, манеру узнаешь? Давно такое было? Что-то легендарное задумал... Сергеич, подтверди!

- С легендами не борюсь, - говорит "Пятый" чуточку рассеянно: - Внедряю!

- Угу! Сильные правде не изменяют. Они изменяют саму правду! - как обычно безапелляционно объявляет Лешка-Замполит.

Всякие излишне красивые слова, произнесенные вслух, вызывают недоверие.

- Леха, не мельтеши, дай Извилине сказать. Серега, это как?

- Как обычно и как должно, чтобы удобно. Перенеси войну туда, где ты хозяином.

- Понятненько... Если все время думать о невозможном, то постепенно можно приблизиться к нему на расстояние действенного удара?

- Свеженькие речи! - бурчит Казак. - Я уже сказал - год терплю и объявляю всем войну! А то состарюсь, как все вы, и зафилософствуюсь до мутной лужи. Под "партия - нашу рулевой!"

Лукавит. Когда-то подобные фразы казались ему трескучими, шли неким фоном, едва ли не шелухой. Но, должно быть, и правда - ценишь, когда теряешь. Майские лозунги выкрикиваемые диктором на демонстрации под нестройное "ура", транспаранты, настолько привычные, что глаз едва замечает, а мозг вовсе не задумывается над смыслом написанного... Поколения, которому не было с чем сравнивать, воспитанные на лозунгах общей справедливости, не представляли, что может быть иное, потому как справедливость была рядом - за окном, старое же, то что было до них, не только научилось с этим жить и как-то управляться с собственной памятью. При хорошем здоровье - плохая память на "болячки" прошлого. Надо всерьез заболеть, чтобы терзаться настоящим, прошлым и будущим - жить не впуская в жилы усталое равнодушие, что готово моментом опаутинить душу, заключить ее в серый мешок и уже никогда не отдать.