Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Сахалин

Яровой решил связаться с погранзаставой аэропорта, не теряя времени. Одновременно подал официальный запрос в бюро пропусков, где поставил два вопроса: было ли выдано разрешение на выезд в Сахалинскую область жительнице Одессы Русаковой Зое в период с января по февраль нынешнего года? И второй: в случае, если разрешение было выдано, кто просил о выдаче пропуска Русаковой?

Размноженные фотографии Русаковой были предъявлены пограничным нарядам, работникам милиции аэропорта, работникам аэропорта, экипажам самолетов, обслуживающих линию Москва — Южно-Сахалинск.

Следователь ждал ответов. Нервничал. Ведь придется просить о продлении срока следствия по делу. Он знал — на это начальство шло крайне неохотно. Но что делать? Яровой был уже уверен, что стоит на правильном пути, что круг поисков сжимается, что у него в руках вот- вот должны появиться нити, которые помогут ему распутать это сложное дело. Раскрыть преступление такого рода всегда нелегко. Ведь оно совершено не новичками, а матерыми, опытными преступниками, умеющими маскироваться и надежно прятать свои следы. Эти так просто в руки правосудию не дадутся. Потребуется множество доказательств. Веских, неопровержимых. Которые говорили бы не о возможности, а доказали бы сам факт преступления. Но сами преступники не раскроются. Доказательства надо найти самому, не рассчитывая ни на какие чистосердечные признания.

На погранзаставе было тихо. Наряды пограничников несли службу. И только опытный глаз мог заметить небольшое оживление. Ну что ж, такое бывает. Кто-то заинтересовался пассажиром…

Начальник заставы вызывал по очереди каждый наряд, дежуривший в аэропорту. Предъявлял пограничникам фото Русаковой.

Те внимательно вглядывались в фото. Вспоминали. Но… Никто не припомнил эту пассажирку.

Отрицательный ответ получил Яровой и в бюро пропусков. Разрешение на въезд Зое Русаковой не выдавалось. И никто не обращался с заявлением о предоставлении ей такого разрешения.

Милиция и работники аэропорта тоже не узнали Гиену. Работники багажного отделения и камеры хранения сказали, что не запомнили, а, значит, и не видели эту женщину.

Лишь молоденькая стюардесса, обслуживающая «материковский» рейс, сказала Яровому, краснея от неуверенности:

— По-моему, я видела ее в самолете. Она села к нам в Москве. И была подвыпивши. Как только мы взлетели, ее стало тошнить. И она запачкала нам дорожку. Я ей предложила пакеты. Но она обругала меня. Ушла в туалет.

— С кем она летела? — спросил следователь.

— Не знаю. Ей никто не помогал. Она сидела рядом с женщиной, но, вероятно, незнакомой. Потому что та ругала пьяную. А потом ушла от нее на другое место.

— Вы не помните, куда она летела.

— Кажется, до Хабаровска.

— Где вы делали посадки?

— Как обычно. Из Москвы мы летели до Красноярска. Там самолет заправили. Летели до Хабаровска. Снова заправились горючим и летели до Южно-Сахалинска.

— Сколько времени стояли на заправке в Красноярске?

— Сорок минут.

— Пассажиры покидали салон самолета?

— Да. На время заправки двигателей и уборки салона. Это — необходимое требование. Остались лишь дети. И их матери.

— А эта пассажирка выходила?

— Нет. Она спала. Ведь ночь была. Я пробовала разбудить. Но она не проснулась.

— К ней подходили? Кто-нибудь из пассажиров?

— Нет. Никто.

— Когда вы прилетели в Хабаровск?

— Как всегда, под утро.

— Эту женщину никто не встречал?

— Не знаю. Я провожаю пассажиров до трапа. Потом они садятся в автобус и едут в аэропорт. Встречают их там.

— Что вам запомнилось в этой женщине? — спросил Яровой.

— Я уже сказала. Она была пьяная. А для нас такое непривычно. Мужчина — это хоть как-то понятно. А женщина…

— Как она была одета?

— Обычно. По-дорожному. Брюки, свитер, пальто.

— Какое пальто? — стал записывать приметы следователь.

— Серое. Букле. Воротник черный. Из искусственного меха. Я его чистить помогла ей. А брюки — черные. Свитер белый. Грубый. Самовязка.

— Обута во что?

— Сапоги резиновые. Черные. Обычные. Она их мыла, когда мы подлетали к Хабаровску. Отмывала в туалете. Я удивилась тогда, что она так легко была обута. Ведь в марте в Хабаровске холодно. А у нее на ногах — резиновые сапоги. А носки легкие. Мужские. Велики они ей были. Я видела. Свитер связала, а вот о ногах не подумала. Я еще пожалела, что простудиться может.

— Она вам заплатила за дорожку испорченную? — спросил Аркадий.

Бортпроводница покраснела.

— Да.

— Вы не помните какими деньгами и сколько она дала?

— Пятьдесят рублей. Мне. За уборку.

— У нее остались еще деньги?

— Да. Она в туалете мне отдала. Из лифчика доставала. Я видела. Деньги у нее были. Много. Целая пачка.

— Носки у нее какие были? — торопился Яровой.

— Серые. Простые. Ношеные.

— Что из багажа у нее было при себе?

— Маленькая сумка. Черная. Кожаная. Она ее из рук не выпускала.

— Вы не видели, что в ней было?

— Она открыла ее, чтоб попудриться. И я видела сберкнижку. Она ее всунула в карман пальто. И когда увидела, что я заметила, вся покраснела и дала деньги. Потом заторопилась выйти в салон.

— Выходила из самолета одна?

— Не знаю. На выходе все толпятся, торопятся.

— Вы ее потом в порту не видели?

— Нет. Я не покидала салон. Не положено.

— А вот этих пассажиров вы не припомните, они должны были лететь этим же самолетом, — достал Яровой фотографии Мухи, Клеща и Трубочиста.

Стюардесса вглядывалась в фото.

— Не припоминаю. Может, и летели. Но всех не вспомнишь. Только тех, кто в чем-то отличился. Или часто летает. Сами понимаете, пассажиров много.

— Вы посмотрите повнимательнее, — попросил следователь.

— Нет. Этих не помню.

— Вы точно помните, что эта женщина вышла в Хабаровске? Или это — предположение?

— Я уже вспомнила определенно. Она не осталась у самолета ждать конца заправки. Да и билет у нее был до Хабаровска.

— О чем вы говорили с нею в туалете? Что она вам рассказывала?

— Ничего. Попросила дать ей щетку одежную. Я принесла. Потом помогла ей. Вот и все. Да и о чем говорить? Она себя виноватой чувствовала. Так это и понятно.

— Как она держалась в самолете .

— Спала. А когда отрезвела, все смотрела в иллюминатор. Как все .

— Пыталась заговорить с кем-либо из пассажиров?

— Нет.

— А с нею?

— Что вы? Конечно, нет. Кому охота говорить с пьяной. От нее все отворачивались.

Сделав подробные записи примет Русаковой, Яровой передал их по телеграфу в уголовный розыск Хабаровска и, присовокупив к ним по фототелеграфу фото Гиены, поставил перед милицией города ряд вопросов: проживает ли в самом городе, окрестностях, либо в Хабаровском крае Русакова Зоя? Если проживает, то по какому адресу? Ее семейное положение? Где и кем работает? Имеет ли вклад на сберегательной книжке? Сумма? Какой образ жизни ведет? С кем поддерживает отношения? Переписку? Если таковая не проживает, проверить среди неопознанных трупов. В случае опознания « сообщить — когда и где был обнаружен труп. Если проводилась медэкспертиза — причина, дата смерти и данные осмотра? Если Русакова убита— каковы результаты расследования. Что обнаружено на трупе, что найдено среди вещей убитой или умершей? Были ли деньги, какими купюрами и сколько? Какие документы и чьи? ».