Сергей Самаров - Честный враг – наполовину друг

Ехать мне было далеко, через весь город, так что и время было подумать, и было о чем подумать, хотя думать об этом было не слишком приятно. И не потому, что сама личность Исрапила Людоеда вызывала у меня ярую неприязнь. Я знал, что он бандит, на руках которого много пролитой крови. Я знал, что он оставил без ног моего племянника, и меня, боевого офицера спецназа, отправил на инвалидность. И тем не менее было в этой личности что-то такое, что отличало от большинства полевых командиров бандитов, так называемых эмиров.

Про Исрапила среди мирных чеченцев, если, конечно, такие есть, ходило множество легенд. И вообще мирные жители относились к Людоеду с сочувствием и, может быть, даже со странной в нашем русском понятии любовью. По крайней мере, в уважении ему никто отказать не мог. Репутация Робин Гуда, к тому же человека высокого интеллекта, а помимо всего прочего, еще и миллионера, который вместо отдыха на Лазурном берегу, проводил каждое лето в чеченских горах, дорогого стоит. Плюс звание чемпиона Европы по карате. Пусть и в далеком прошлом, тем не менее такие титулы во всех кавказских республиках уважаются сильно.

Наверное, федеральным силам, то есть командованию федеральных сил, стоило прислушаться к мнению простого народа и попытаться найти с эмиром Азнауровым общий язык. Откровенных террористических актов на его счету, кажется, не было. То, что ему приписывали, как потом выплывало, было делом рук других людей. Но его и травили больше других, его и преследовали больше других, его и предавали чаще, чем кого бы то ни было, и даже покушения на него устраивали, а Исрапил Людоед благодаря поддержке местного населения и своей везучести, благодаря своему уму умудрялся долго держаться на плаву, но не повезло Людоеду, когда его предали в очередной раз. Тогда погиб практически весь отряд, собранный из разных мест Чечни. Но сам Исрапил опять не попал в руки федеральных сил. Более того, сумел еще и комбата спецназа ГРУ на инвалидность отправить, и еще много дел натворить.

А потом пропал, но, как выяснилось, ненадолго.

Такие люди, известные и популярные, надолго не пропадают, хотя, согласно элементарной логике, должен был бы он, имея и средства и способы, залечь на дно и исчезнуть с горизонта спецслужб всего мира. Но любой эмир, почувствовавший свою власть и свою силу, не может после этого оставаться простым и незаметным человеком. Он уже заразился, он уже неизлечимо болен, он постоянно чувствует желание распоряжаться чужими жизнями. Он оставляет за собой право быть высшим судьей и убивать, если кто-то имеет иное, нежели он, мнение. Это тяжелое заболевание, и я не знаю людей, которые полностью от этого излечились. Может быть, они уже и не убивают, но потребность во власти в них живет, и они, не имея возможности удовлетворить свою потребность, страдают. Болеют...

Жена у меня заведовала кафедрой дошкольной педагогики в педагогическом институте, в последние дни писала новые лекции, и, когда я приехал домой, сидела за компьютером. Он у нас один на двоих, нам и не нужно дома два компьютера. И вообще он мне, если разобраться, не нужен, как большинству россиян, для которых это дорогая игрушка, создающая какие-то удобства типа электронной почты. Но электронной почтой можно пользоваться и с помощью смартфона. Любе же, для которой это инструмент труда и вдобавок познавания, получения новой необходимой информации, компьютер был необходим. Тем не менее он считался предметом общего семейного пользования, как, скажем, телевизор.

– Подожди, сейчас раздел закончу, покормлю тебя, – пообещала супруга.

– Мне вообще-то нужно срочно почту проверить. Меняемся? Я сам себя кормлю, ты почту проверь и распечатай письмо.

Она знала мою нелюбовь к чтению любой информации с монитора. У меня от недолгого сидения перед экраном начинало резать глаза. И потому, если предстояло что-то читать, я предпочитал распечатывать текст.

– От кого письмо-то?

– От Димы Батуханова. Ты, наверное, его не помнишь. Когда в Забайкалье служил, был у меня во взводе такой солдат. Бурят.

– Что-то смутно помню. Он, кажется, учил меня печку растапливать. Дима... Точно, лица вот не помню – что-то круглое, как луна, и помню еще, что глаз не видно, и встретила бы, конечно, не узнала. Чем он сейчас занимается?

– Подполковник милиции, служит в Грозном.

– Ясно. Оттуда информация?

– По Людоеду.

Понимая, насколько это важно для меня, жена оставила на время в покое свою лекцию, вышла в Интернет и открыла почтовый ящик. Письмо, как я и ожидал, уже пришло.

– Распечатывать?

– Распечатывай... – ответил я из кухни.

Никогда не брезговал женским трудом, хотя Люба и не любила, когда кто-то вторгается в ее законное пространство. Тем не менее когда она бывала занята чем-то, кухонные дела я брал на себя. Справился и сейчас. Я уже за стол садился, когда она принесла, на ходу заглядывая в строки, несколько листов принтерной распечатки.

Принтер что-то… автоподача не работает. Приходится по листочку вручную подсовывать... Его почистить нужно...

– Солидный труд, – одобрил я работу Димы, мало думая о принтере. – Я рассчитывал, что меньше будет.

– Объявился твой Людоед. Опять оставил за собой кучу трупов. Милицию перестрелял.

Пока распечатывались другие страницы, супруга уже пробежала глазами первую. Вообще Люба быстро читала, и любой текст осваивала в два раза быстрее меня, читая не по слогам и словам, а по целым фразам. Я пробовал читать по этой системе. Получалось быстро, но только до момента, пока я помню про саму систему. Как только забывал, начинал читать в привычном темпе.

Я взял листы и глянул на первые строки.

– Ну, не милицию, положим, а дорожных инспекторов...

– Есть разница?

– В сущности, никакой. Хотя такое убийство может вызвать у многих водителей положительную реакцию. Это выражение чаяний всех, кто проводит за рулем много времени. Людоед и им угодил... За то его в народе любят, – нечаянно получалось, что я как будто бы пробовал оправдать убийцу.

– Его любят? – переспросила Люба.

Ей, чистому гуманитарию, к тому же обладательнице исключительно женской логики, такие вещи категорически претили, и, если заходил разговор о боевых действиях, чаще всего мои суждения заслуживали неодобрения и критики.

– По крайней мере раньше любили...

– За убийства?

– За кажущуюся справедливость... Он всегда карал несправедливость. Если ему кто-то на произвол ментов или местных властей жаловался, этих ментов или представителей власти можно было сразу хоронить. Ладно, я прочитаю.

– Только после обеда... И без возражений... Или прочитай, потом обедай.

Бороться с требованием жены было бесполезно. Я пробовал и знаю. Даже при недостатке времени Люба не позволяла совмещать приятное с полезным, заявляя, что готовит не для того, чтобы ее кулинарные старания остались незамеченными за чтением или просмотром телевизора. Впрочем, телевидение касалось сына. Я телевизор вообще не включаю. Иногда только смотрю новости, мало веря услышанному и увиденному, потому что обладаю реальной информацией, и спортивные передачи. Я давно смирился с кардинальным требованием жены и не решился возразить даже в этот момент, хотя так спешил прочитать сообщение Димы...