Эльмира Нетесова - Вернись в завтра

— Тебя всей деревней проводили?

— Ну да! До машины, я на ей до району, там на поезд сел. Туда уж Фомич проводил, поди успокоился, когда поехал. Видать, все время пужался, штоб Настю с Женькой у него не забрал. Я б с радостью такое утворил бы, но баба не схотела, а насильно на што неволить. Выходит, не такой уж плохой, коль бросить ево не схотела. А може свыклась с им за годы. Короче, не стала судьбу менять. Коль так, зачем навязываться? Иль что не так?

— Наверное, ты прав! — согласилась Тонька. И спросила поспешно:

— Выходит, весь срок отбыл. А я думала, что тебя реабилитировали.

— Ага! Опосля ссылки через пол года, когда домой воротилси. Сестрица жалобы строчила и добилась. Подняли мое дело аж с архива. Изучили и вызвали к следователю в прокуратуру. Ен и сказался, што в моих действиях нет состава преступления и наказать полагалось штрафом в тридцать рублев иль дать пятнадцать суток за фулюганство. Другая статья не могла подойти ко мне. Я аж взвыл на весь кабинет со злобы. Тот следователь сунул мне бумажку про реабилитацию, штоб рот свой закрыл скорей. А я ему про Андрея, мол ен тож где-то мается. Мне ответствовали, что мой подельщик, не нынче так завтра в дом воротится, мол, ваша сестра Светлана и его выручила, писала об ем. Я схватил ту бумажку про реабилитацию и с ней на рысях домой прискочил. Светку свою на радостях утопил в благодарностях. Она ж меня и на работу пристроила в плотники. Я враз хорошие деньги стал заколачивать. А через неделю и впрямь Андрюха возвернулся в дом. Его прямо с лесосплава сняли и на поезд запихали. Так вот мы на воле сызнова очутились. Радуемся, что дожили до ней. Но, прознала про все твоя бабка, чтоб ее блохи грызли, и поспешила ко мне наведаться вместях с твоей мамкой. Та уж большенькой стала и от меня навовсе отвыкла, забыла вконец за семь годов. Оно и немудро, мы не писали друг дружке писем, и ко мне в Сибирь на личное свиданье бабка не приезжала. А и не звал, не подпустил бы к себе опосля той газетной брехни на меня. Коль оне от меня отреклись, понятно и я их не хотел видеть и не ждал. Оне закатились в дом, прикидываются радостными, что воротился. А мне смешно! Возьми и ляпни:

— А не совестно нынче к народному ворогу в гости сваливаться и радоваться, што живьем с ссылки возвернулся? Она ж в ответ:

— Заглумили мне голову в милиции. Обещали деньжат подкинуть, коль в газете от тебя откажусь. Ну и поверила. Когда пришла опосля газеты, чтоб деньги обещанные получить, надо мной смеяться стали. Мол, тут тебе не Сбербанк, вали отсель! Выходит, ошиблась, зря поверила. Но ведь все ошибаемся. И ты не святой!

— А я в такого и не рисовался. Кому поверила, туда ступай! Говорить с вами не об чем. Я по вас не скучаю. Нынче я не ссыльный, а реабилитированный. Хто ждал, к тому я воротился. Вас обоих видеть не желаю, — открыл им двери настежь, — глотнул старик из графина и сказал откашлявшись.

— Оне ушли, но ненадолго. Дочка вскоре появилась. Стала денег клянчить. В слезах и соплях утопила каналья, и выдавила из меня. Хотя мне в ссылку пары носков не прислали за все годы. А тут на жалость надавили, мол, нужда худче петли достала. Я поверил и подмог. Так она через неделю опять появилась, снова за свое взялась. Я дал, но ужо меньше чем в прошлый раз. А серед недели поехал в деревню глянуть, как оне маются? А дело к вечеру, опосля работы. Вхожу в дом, они обе пьяные на полу валяются, как две свиньи. Рядом с ними деревенские алкаши. Всех чужих из дому выкинул, а этим дуркам от души ввалил. Протверезев, прощенье просили глумные. Я им воспретил появляться у себя в городе! Пригрозил, что ноги повыдергиваю прямо на пороге.

— Они говорили, будто бил ты их зверски! — вспомнила Тонька.

— Ремнем порол. Все потому, што мать твоя чуть блядью не стала. В ораве мужиков валялась бухая. Выдернул ее с той кучи за лохмы и прямо в коридоре ремнем порол. Обещался своими руками повесить в сарае иль ремнем запороть насмерть. А на первый случай обоих наголо постриг, чтоб со страма не могли из избы высунуться. Так они приспособились платки надевать и ходили в магазин за вином. Я и на том подловил их. Морды в синяки побил, самих отмудохал, что встать не смогли. Но через неделю отдышались и снова за свое взялись, как прокаженные. Ну и мое терпенье сорвалось. Ни бабку, ни мамку к порогу не пустил. Завел у себя псов таких, што их вся улица пужалася. Окромя Андрюхи, чужих никого не подпускали. Было орут твои бабка с мамкой за воротами, но в двор пужаются войтить. Кажный пес поболе их ростом. Цельных три кавказские овчарки, сущие волкодавы. Им бабу сгрызть легше, чем клопа задавить. Так-то вот три зимы я от их спасался.

— А куда собаки делись?

— От чумы померли. И откуда она на их головы свалилась, ума не приложу.

— Может наши их отравили? — вздрогнула Тонька, испугавшись собственных предположений.

— То исключено навовсе. Псы были обученные и с чужих рук жратву не брали. Но ни в том суть. Тяжко я пережил, когда они все сдохли одна за другой.

Но и твоим пить стало не на что. Работать пошли. Понемногу за ум взялись, в бабы воротились. Я это враз узрел, как навестил их. В доме чисто и у самих морды умытые.

— Надолго ль их хватит? — подумал скептически.

— Катьку замуж берут. Свой деревенский сыскался. Помог бы со свадьбой! Сам знаешь, нам взять негде, а расходы большие предстоят. Это ж раз в жизни делается. Нехай путем все будет. Ты ж все-таки родной отец, — завелась Серафима, едва Петрович присел.

— Кому я тут отец, если обе от меня через газету отказались? Сказывали, что стыдитесь родства! — напомнил человек едко.

— Какой с меня спрос, совсем небольшой была. Все мать утворила. А замуж ни ее, меня берут. Про то и речь! — встряла дочь.

— С чего взамуж спешишь? Ить недавно семнадцать исполнилось, закончила школу. Давай ко мне в город, учиться станешь. Может, в институт поступишь, на врача закончишь, человеком будешь. Зачем спешишь с замужеством? Успеешь детями обрасти и обабиться. Энта наука не хитрая.

— А жить где?

— У мине, к себе возьму. Одену, обую, харчить буду. Ну, а ты в доме станешь хозяйничать, прибрать, постирать, пожрать приготовишь на обоих. Тебе оно сподручнее с домом управляться. Годы уйдут неприметно. Зато через шесть лет специалистом сделаешься, — уговаривал Василий Петрович дочку. Та, почесав недавно зажившую задницу выпоротую ремнем, смор щилась:

— К тебе пойти жить? Я что ж, по-твоему, вовсе дура? Ты ж на цепь посадишь и всяк шаг с ремнем; станешь сторожить. Иль мы тебя не знаем? Нет, я еще: не хочу такого лиха! Мне жизнь не опаскудела.

— Права Катька! И я на ее месте отреклась бы; Как ни плохо в деревне, а все ж никому не кланяемся, никто в ухи не зудит и не указывает, как нам жить, не считает каждый кусок в зубах. А объявится зять, уж и не даст нас колотить ни про что. Вступится завсегда! А заслужишь, вломит по-свойски! — огрызнулась Серафима подбоченясь.