Эльмира Нетесова - Расплата за жизнь

— Что с тобой? Ну успокойся, Карен, — просил Александр.

— Ну почему я не знал вас раньше? Может, и не случилось бы столько горя! — дрожало плечо мальчишки, прильнувшего к Потапову по-сыновьи — тепло и доверчиво.

Александр только тогда вспомнил, как Артем долго уговаривал его — Потапова, не наказывать старого Ашота за нож, каким тот хотел убить друга.

— Не надо! Забудь! Считай, что не было этого! Ведь троих сыновей у него убили. И мы не сказали — кто такие. Да и не поверили б словам. Не стоит старика наказывать. Да еще такого — потерявшего троих сыновей. В их гибели и наша вина есть — не углядели…

Потапов выполнил просьбу Артема, хотя не сразу понял его…

Когда в Сумгаите была задержана последняя банда, чекисты лишь на время вздохнули. Волна контрабандистов — поставщиков наркотиков — грозила захлестнуть весь Кавказ. Во все республики поползла эта чума… На иглу сели не только мужчины, парни, но и подростки. Чекисты вскоре забыли об отдыхе.

Наркотики давали большие деньги тем, кто их сумел пронести и удачно продать.

Потапов, как и другие чекисты, узнавали лишь о последствиях. Там убили на почве наркотического опьянения, там замучили мужика, не поверившего на слово, не давшего в долг. А там, в подвале, кодла пацанов, нацепив на головы целлофановые пакеты, нанюхалась какой-то гадости и попала в реанимацию полной обоймой.

— Выдрать их всех надо! Хорошенько за уши оттаскать. И под задницу коленом. Чтоб домой вприскочку мчались. Ишь, придумали увлеченье! — злился Николай.

— Надо узнать, чего нанюхались? Кто их научил? — настаивал Потапов.

— Отцы у всех — алкаши!

— Не надо зря говорить! Мусульмане не пьют спиртное! Им это Кораном запрещено! — вставил Алеша

— То-то рафитовские бандюги не пили! Весь стол в бутылках был! Еще как пьют! Не меньше нас. Только мы — открыто. А они — только с первой звездой. Раньше — нельзя! Зато как дорвутся!..

— Не загибай, Сашка! Я мусульман знаю. Кальян могут курить. Чай и кофе уважают. Но спиртное в рот не берут. Разве только вырожденцы! Так эти и среди христиан имеются!

— Ты это к чему? — насторожился Семен.

— Да к тому, что по Библии запрещено убивать, воровать и, между прочим, прелюбодействовать! — глянул на сибиряка.

— О! Поймал за самое живое! Ты всего пять лет женат. А я со своею уже больше тридцати… Понял? Все равно, что три срока на Колыме оттянул! Нешто после этого на свежину не потянет? К перемене! Чтоб хоть одну ночь не слышать про болячки и хворобы! Не натыкаться в ночи на бигуди, не видеть спозаранок раскиданное белье. Любовница всегда за собой следит. Не появится в ночной рубахе, снятой с пугала. Не станет при тебе расчесывать парик, штопать нижнее белье. Любовницы нам подарены самой природой, чтобы мы раньше времени импотентами не стали! — говорил Семен.

— И много их у тебя в Сумгаите?

— Ишь чего? Может, еще адрес дать? — рассмеялся Семен. И помолчав немного, заговорил: — Вы все знаете Фаризу. Ну, медсестрой она работала в больнице. Красивая баба! Грех такую не приметить. Вот я и стал к Ней клинья бить. Целый год ей подмигивал, вздыхал так, что на другом конце улицы не то люди, ишаки мне сочувствовали, а барбосы от жалости ко мне с цепей срывались. Сколько роз к ее окну перетаскал! Сколько шоколадок оставил на подоконнике — счет потерял! За это время я уже не один батальон баб уломал бы! А эта… Улыбается мне, приветливая при встречах на улице. Но дальше этого — ни шагу! Я уже о себе хреново думать стал. Но смотрю в зеркало — не лысый, все зубы на месте, морщин немного. За что ж меня баба видеть на пороге своем не хочет? Все время ее дверь для меня закрыта на крючок. Оказалось, у нее хахаль имелся. Из местных. Фаризе — по плечо. Сам, как арбуз. Пузатый, рыхлый. Ноги в баранку закручены. Видать, его на верблюде мать родила. Так вот она с ним шашни крутила. Я как узнал, кому меня предпочла, враз от нее отшился. А когда он ее через год бросил, она сама меня нашла… Давай глазки строить, заигрывать. Ну, я для понту поломался. Потом, так и быть, уговорила… Ну и женщина! Огонь! Скакун!

— Чего ж ты от нее сбежал? Иль до финиша не дотягивал? — рассмеялся Артем громко.

— Старуха моя в гости подвалила внезапно! И мои соседи указали, где нынче ночую. Плохого не хотели. У них, у мусульман, в порядке вещей — многоженство! А моя чуть на шашлык меня не извела. Месила в котлету всем, что под руку попало. Выдавливала, как лимон, дубасила по голове так, что я не только Фаризу, свое имя позабыл. Не только налево свернуть, о правой стороне позабыл. С тех пор говорю: самое страшное для нас мужиков — дать волю бабе!

— А что ж ты ее не остановил? Или она сильнее тебя?

— Да где там? Но не стану ж я ее колотить, когда сам виноват? Стерпел. Но в памяти живет Фа-риза. До последнего дня ее буду помнить. Все можно отнять у человека. Отбить! Но память — всегда при нас. Она и в мужиках держит. Не дает сойти с дистанции раньше времени. Лягу со своей старухой, а перед глазами — Фариза. И снова жизнь — в радугу!

— Значит, всего одна была?

— Если б вторую заимел, бабка и вовсе бы убила! Я после Фаризы целый год в себя приходил.

— Послушай, Семен, а с кем ты счастлив был? — спросил Потапов.

— Конечно, со своей старухой! С нею вся жизнь! Дети и внуки! Беды и радости. Не всегда она бабкой была. По молодости красивее во всей Сибири не сыскать. Остальные — на миг. Как звезды на ночь. Чуть рассвело, они растаяли. А моя, как солнышко, всегда над головой. Только теперь на луну похожа стала. Такая же желтая и морщатая. И тоже — на карауле. Только никогда не знаешь, чем огреет. За то и люблю ее! Что и поныне она надо мной — генерал. Не предавала, не бросала и не отвернулась никогда. Верней ее в свете нет. Она, как наказанье, обязательно появится. Потому любовницы на миг, а жены — навсегда…

Потапов, слушая Семена, тихо посмеивался. Многого мог бы добиться этот человек, если б не пресловутая мужская слабость к женскому полу. Ох и горел он на ней! Ох и влетало ему! Но однажды именно это качество Семена здорово выручило всех.

Узнали чекисты, в каком из домов спрятана большая партия героина.

По сведениям, хозяин дома торговал наркотиками не первый год и нажил целое состояние. К нему в дом входил далеко не каждый. Лишь те, кому доверял. А и попасть туда было мудрено. Дом огорожен высоченным глухим забором. Его не перелезть, сквозь него ничего не увидишь. Сам хозяин из дома почти не выходил. Тяжеленную калитку открывал двухметровый верзила, который рассматривал каждого пришедшего через узкую щель. Незнакомым, случайным здесь не открывали. Никто не мог войти в дом без согласия хозяина А уж об обыске и говорить было нечего. В доме том, по слухам, человеку несведущему заблудиться было просто.