Роже Борниш - Плицейская история

Уже половина первого, и я начинаю нервничать, так как мы договорились с Толстым, что я быстро перейду к действиям. Я встаю и подхожу к стене, на которой висит старый рожок. Я беру инструмент в руки, смачиваю губы и начинаю играть марш, надеясь, что Толстый услышит меня и все поймет.

В зал входит хозяйка с подносом в руках:

— Вот, господа, все готово, вы можете обедать.

Я выбираю столик у окна. Жийяр и я садимся спиной к кухне, Марлиза — лицом.

— Ты его видишь?

— Нет, я вижу только хозяина.

Мы набрасываемся на закуски. Неожиданно Марлиза наступает мне на ногу.

— Он пересек кухню и вышел во двор через заднюю дверь.

У меня тотчас же пропадает аппетит, я наливаю себе рюмку вина. Марлиза снова наступает мне на ногу.

— Вот он… (Молчание.) Он держит в руке блюдо с клубникой… Он уходит… снова возвращается… садится за стол с хозяином и начинает есть. Он поворачивается в нашу сторону…

Мне и в голову не приходило, что Бюиссон обедает на кухне вместе с хозяином, откуда может спокойно следить за каждым нашим жестом.

Наши столики находятся на расстоянии семи-восьми метров, и я не знаю, под каким предлогом я мог бы подойти к нему.

Я задумчиво жую кролика, в то время как Бюиссон не спускает с нас глаз.

— Что будем делать? — спрашивает Жийяр.

— Не знаю, надо что-то придумать.

Я кладу на стол салфетку, отодвигаю стул и с самым беспечным видом направляюсь в кухню. Подойдя к двери, я встречаюсь взглядом с Бюиссоном, и кровь застывает в моих жилах. Это странное ощущение, но я чувствую, что мне не стоит идти дальше. Мои ноги неожиданно становятся ватными.

С большим трудом взяв себя в руки, я стараюсь говорить довольно твердым голосом.

— Мадам, я могу позвонить отсюда в Довиль? — спрашиваю я.

Я вовремя замечаю на стене кухни телефонный аппарат и быстро направляюсь к нему.

— Да, мсье, какой вам нужен номер?

— Четыреста тридцать два.

Я называю цифру наугад и, чтобы усыпить бдительность Бюиссона, возвращаюсь в зал.

Я слышу, как хозяйка крутит ручку аппарата, называет оператору номер и снова вешает трубку. Подойдя ко мне, она говорит:

— Нам сейчас перезвонят, мсье.

Минуту спустя трещит телефон, и кровь приливает к моему лицу. Я снова иду на кухню, как на Голгофу.

Хозяйка снимает трубку и с удивлением сообщает мне:

— Мсье, говорят, что такого номера нет.

Я с трудом проглатываю слюну и разыгрываю неподдельное удивление:

— Как? Это номер моей клиники! Будьте любезны, повторите его еще раз.

Бюиссон смотрит на меня ироничным взглядом. Его правая рука находится в кармане брюк, пальцы сжимают мой маузер…

Я снова возвращаюсь к столику, вспотев от страха, боясь получить пулю в затылок. Опустившись на стул, я протягиваю руку к рюмке с вином.

— Плохо дело, — бормочет Жийяр.

Я ничего не отвечаю. Неожиданно хозяйка снова зовет меня, на этот раз у нее очень довольный голос:

— Мсье, все в порядке. Вас соединяют.

Я возвращаюсь, прохожу мимо столика Бюиссона. Убийца не спускает с меня глаз и не вынимает правой руки из кармана.

Взяв трубку, я поворачиваюсь к нему спиной.

— Алло? Клиника? Это доктор Андре. Я немного задержусь, приеду через час… Что? Нет, послушайте… Ничего не делайте без меня, я скоро буду… Для двадцать седьмого подготовьте необходимые анализы… Мне интересно взглянуть на результаты… Спасибо.

Я вешаю трубку. На протяжении всего разговора я опасался того, что мой собеседник, непрерывно повторяющий: «Это не клиника, мсье, это кладбище», неожиданно прекратит разговор.

Хозяйка улыбается мне, и я отвечаю ей улыбкой. Я снова спокоен и теперь могу действовать.

Я спокойно направляюсь в зал мимо столика Бюиссона, положившего обе руки на стол. Нас отделяет друг от друга один метр. Внезапно я бросаюсь на него сзади и, сжав его изо всех сил, поднимаю со стула.

Он маленький, но очень сильный. Я чувствую, как сжимаются его мускулы, но никакая сила не вырвет его из моих объятий. На губах Бюиссона выступает пена, он начинает хрипеть. С трудом переводя дыхание, он спрашивает:

— Вы что, спятили?

— Нет, Эмиль, — отвечаю я тоже хриплым голосом.

Прибежавшая в кухню Марлиза достает из сумочки наручники: два металлических щелчка, и запястья убийцы зажаты стальными браслетами.

Бюиссон бледен, его губы дрожат. Я достаю из его кармана свой маузер и обойму, потом фальшивое удостоверение личности, выданное на имя Баллю.

— Выпейте, Бюиссон, вам станет легче. Я тоже выпью. Два коньяка, патрон.

— А мне? — спрашивает входящий в кухню Жийяр.

Подойдя к окну, он вынимает из кармана свисток и дает сигнал Толстому и Урсу.

— Три коньяка, — поправляет меня Марлиза, — и мартини для меня.

Хозяин и его жена еще не оправились от сцены, свидетелями которой только что оказались. Хозяйка, как сомнамбула, направляется к бару и вскоре возвращается с подносом, на котором стоят рюмки и бутылка коньяка.

Мы пьем за успех нашего дела.

Марлиза спрашивает меня:

— Ты доволен, дорогой?

Я ничего не отвечаю. Я должен быть доволен. Мне удалось то, что не удалось многим другим до меня.

С учетом моего небольшого стажа это совсем неплохо. Завтра меня будут все поздравлять, журя за безрассудство, за то, что я взял на такое опасное дело свою жену, не имеющую никакого опыта в подобных операциях. Для одних я стану профессионалом, для других — удачливым идиотом, а для третьих — полицейским, обязанным своими успехами осведомителям. Это все неважно! Важно то, что теперь, благодаря обещанной Толстым премии в тридцать тысяч франков, я смогу купить Марлизе новую печь.

В комнате Бюиссона я с удовольствием обнаруживаю оружие, кольт 11,45 калибра, из которого был убит Полледри, ранен ювелир Боде, убиты инкассаторы в Шампини и многие другие. Словно читая мои мысли, Бюиссон говорит:

— О! Вы знаете, я им никогда не пользовался. Вы можете отдать его на экспертизу, если хотите.

Спустя три часа Эмиль Бюиссон входит в здание Национальной безопасности на улице Соссе.

— Борниш, — говорит мне Толстый торжественным тоном, — с этого момента можете считать, что вы уже старший инспектор.

Сегодня 10 июня 1950 года. Восемнадцать часов. Мне придется ждать обещанного еще полгода, в то время как Толстый сразу получает звание дивизионного комиссара.

Допрос Бюиссона продолжается все воскресенье, но о его аресте до сих пор никому не известно. В понедельник в девять часов утра Толстый сообщит прессе эту сенсационную новость. Он нервно трезвонит мне:

— Борниш, вы идете или нет? Я названиваю вам уже целый час!

По натертому мастикой паркету я мчусь в его кабинет. В элегантном темном костюме и белой сорочке, в начищенных до блеска туфлях Толстый радостно пожимает мне руку и сообщает: