Анатолий Чехов - Передаю цель...

Каждого в отдельности командир отряда не мог упрекнуть ни в чем, как не мог бы упрекнуть теперь уж погибших Самохвалова, Кравченко, Быбу. Но ударной группы больше не существовало, фланговый удар, на что была ставка, не получился. Атака захлебнулась… И все-таки он должен быть, фланговый удар: эти увалы в лоб не возьмешь. Пусть кони не выдержали, но люди не могут не выдержать. Обязаны выдержать! Фланговый удар должны нанести пулеметчики…

Послышалась сильная ружейно-пулеметная стрельба на юго-западе — очевидно, бандиты пытаются прорваться через заслон доброотряда Классовского. Надо было напрячь все силы, чтобы не допустить этого и занять пятый рубеж обороны банды.

Масленников, перенеся свой КП на господствующую сопку четвертого рубежа, видел, как перебегая от укрытия к укрытию, Масько с двумя ручными пулеметами и одним расчетом станкового непрерывно ведут огонь, обходят бандитов слева, как остатки защитников пятого рубежа под залповым прикрывающим огнем шестого рубежа, где, как догадался Масленников, и находился главный командный пункт банды, стали отходить на запад и юго-запад, оказывая яростное огневое сопротивление наседающей группе пулеметов замполита Масько.

Масленников вызвал связного Хамонько, передал приказ начальнику огневой сковывающей группы Воробьеву:

— Станковым пулеметам и трем ручным, маскируясь, двигаться полтора километра на запад и юго- запад. Обходя хорошо видимый командный пункт на шестом рубеже, держать его под огнем, соединиться с отрядом Классовского. Совместными действиями захватить шестой огневой рубеж, не допустить ухода шайки на запад.

— Передайте Классовскому, — скомандовал он радисту Шеморданову. — Выбросить заслон, закрыть восточное направление.

Он слышал, как сзади и слева заработал пулемет, прикрывавший его командный пункт, как вел за его спиной огонь снайпер Мансуров, но в то же время отмечал про себя, как все реже доносились выстрелы оттуда, где еще полчаса назад на шестом рубеже были басмачи.

Прошло еще минут пятнадцать. Все стихло. С бандой было покончено. Часов в 18 левофланговое наблюдение донесло, что видит группу басмачей в пятнадцать — двадцать человек пешими и на верблюдах, пробирающихся низиной; по ним открыли пулеметный огонь, но ни пешком ни на конях преследовать последнюю горстку оставшихся в живых бандитов не было никаких физических сил.

Исход боя решил удар пулеметчиков во главе с помполитом Масько, зашедшего во фланг становищу бандитов. На поле боя насчитали девяносто шесть трупов врагов, среди них проводники и верблюдовожатые опознали всех трех главарей бандгруппы — Ахмед-Бека, Дурды-Мурта, Бады-Дуза. С басмачеством в Средней Азии было покончено. Мелкие группы разбежавшихся по пескам бандитов выловили в течение полугода.

Дорого заплатил за эту победу отряд Масленникова, навсегда оставив в пустыне восемнадцать боевых товарищей. Среди них — командира ударной группы Самохвалова, командира артиллерийской батареи Кравченко, секретаря партбюро полка Быбу, инструктора политотдела Карпова и еще двенадцать командиров и рядовых бойцов, отдавших свои жизни во имя победы советского строя.

В Музее Погранвойск СССР в центральном экспозиционном зале и сейчас висит алое бархатное знамя, на которомначертано золотыми буквами: «Хорезмскому полку ОГПУ за самоотверженную героическую борьбу с классовым врагом — басмачеством от трудящихся г. Ташауза». Это алое знамя — частица того самого омытого кровью знамени, которое высоко нес, как знаменосец, в течение всей своей жизни Герой Советского Союза, генерал армии Иван Иванович Масленников.

В Берлине на постаменте Славы стоит советский танк Т-34. На нем надпись: «От Лаллых Ханова». Этот танк прошел с боями по русским, белорусским, польским и немецким землям, неся на своей броне имя туркменского колхозника Лаллых Ханова.

В наше время судьбы многих людей, особенно старшего поколения, настолько переплетаются с судьбами края, родной страны, что в них подчас находит отражение сама эпоха.

Я знал о том, что в одном из пограничных аулов Туркмении живет человек, отдавший в годы войны шестьдесят тысяч рублей на строительство танка. Невольно думалось, что Лаллых Ханов, или, как его все привыкли звать, Лаллыкхан, — знатный хлопкороб. В действительности дело обстояло иначе…

Из погранотряда в аул Душак к Лаллыкхану мы выехали с комендантом участка майором Владимиром Архиповичем Заевым. Когда прибыли на место, нам сказали, что Лаллыкхан несколько раз уже звонил по телефону и, несмотря на позднее время, ждет нас у себя.

— Ну что ж, — сказал майор, — долг гостеприимства в Туркмении — самый высокий долг. Не будем нарушать обычай.

Пропетляв несколько минут по ночным улицам аула, водитель остановил машину у дома, во дворе которого горел свет. Это Лаллыкхан распорядился повесить к воротам переноску с пятьсотсвечовой лампой, чтобы нам виднее было ехать.

Хозяин дома, высокий и статный туркмен почтенного возраста, подтянутый, как молодой джигит, в тонком халате и коричневой папахе — тельпеке, встречал нас у ворот. В просторной комнате, устланной коврами, на мужской половине дома собрались гости, друзья, соседи. Началась церемония знакомства, приветствий, взаимных вежливых вопросов о делах, о здоровье. Хозяин вскоре всех пригласил ужинать.

После того как собравшиеся отдали должное угощению, мы попросили Лаллыкхана рассказать о себе.

— Ай, что я могу сказать? — явно затрудняясь, ответил Лаллыкхан. — Все воевали, все сдавали, что могли в фонд обороны. Обо мне, о наших людях вы, наверное, все уже знаете…

Нам, конечно, было известно, что в Туркмении не один Лаллыкхан внес крупную сумму денег в фонд обороны, что жители республики собрали более трехсот сорока трех миллионов рублей на строительство танков и самолетов, отправили на фронт в действующую армию свыше двухсот вагонов разных подарков, сшили и передали Красной Армии более полутора миллионов пар белья и теплой одежды, что многие, работая днем в трудбатальонах, шли ночью на станции грузить эшелоны, что рабочие вагоноремонтных заводов разбирали потолки в своих домах, только бы отремонтировать в срок теплушки, в которых солдаты поедут на фронт, что женщины Туркмении в первые же дни Великой Отечественной войны сдали Родине семь тысяч килограммов серебряных и золотых монет и украшений.

Но нам было также известно и то, что сидевший перед нами Лаллыкхан не только отдал все, что имел, в фонд обороны, но и на протяжении всей жизни: в период гражданской войны, борьбы с басмачеством, становления Советской власти и пограничной службы в Средней Азии, не жалел самой жизни во имя блага своей Родины.