Анатолий Чехов - Передаю цель...

— Что я могу о себе сказать? — повторил Лаллыкхан. — Живу, как все. Таких много…

Не сразу и с трудом выспрашиваем у него основные факты и вехи долгой, насыщенной событиями жизни.

Родился он здесь же, в ауле Душак, в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Отец работал у бая на водяной мельнице, умер рано, в девятьсот десятом году. Семья — мать, три сестры. Сам Лаллыкхан, которому едва исполнилось одиннадцать лет, — один мужчина в доме. Все работали у баев, обрабатывали свой приусадебный участок — мелек, недоедали. В шестнадцатом году, после великой засухи, наступил голод.

— Трудно было, — вспоминал Лаллыкхан. — Ай, думаю, пропадем совсем. Надо поступать на работу, зарплату получать. Поехал в Чарджоу, стал с бригадой заготавливать саксаул, грузить на платформы. Год проработал. Слышим — революция. Какие- то такие меньшевики с англичанами-интервентами в Ашхабаде, а большевики — в Чарджоу… Сделали собрание. Приезжал русский, доклад делал. Теперь, говорит, новый закон. Земля — ваша. Байской команды нету. Кто хочет к большевикам, давай к нам. Сам Владимир Ильич Ленин приказал организовать Казанский полк, бороться за Советскую власть!

Дали нам винтовки, стали обучать. Командиром полка назначили Соколова, комиссаром — Гинзбурга Александра Григорьевича.

Лаллыкхан показывает фотографию командира. С карточки смотрит спокойное лицо молодого человека в военной форме. Невольно приходит мысль, что в те времена и Лаллыкхану было не тридцать и даже не двадцать лет. Едва достигнув юношеского возраста, прошел он в кавалерийских атаках и боях с бандитами по всей Туркмении, от Чарджоу, Байрам-Али и Каахка до Ашхабада и Геок-Тепе.

— Погибли командир и комиссар, — проговорил Лаллыкхан. — Жалко. Хорошие были люди… Полк принял Сергей Прокопович Тимошков… (Память у Лаллыкхана на имена, факты, фамилии исключительная.) Против нас — английские интервенты, бандиты, байские прихвостни. Всех победили. Шестого февраля двадцатого года большевики взяли власть. Наш Казанский полк направили в Мары, из него выделили специальный эскадрон в распоряжение ЧК. Стали налаживать охрану границы. Мне сказали: «Будешь, Лаллыкхан, служить в ауле Килата». Ладно, думаю, надо служить. Еды мало, сил мало, басмачей много. Сейчас люди забыли даже имена тех главарей, а тогда скажи: «Бердылерхан, Хозоулухан, Бердымурад, Алаун-хан», — рука сама за рукоятку сабли хватается… Аулы грабят, вокзалы грабят, поезда грабят. Неделю, другую за ними гоняемся, с коней не слезаем. Конь у меня Малеатгуш был, по-русски «Соломенный цвет». Любого бандита догонял!.. Когда в Душаке комендатуру организовали, два бронепоезда прислали — сразу легче стало… Комендантом, помню, Матузенко был. Почти все пограничники были с Украины. Ай, думал я, уже хорошо знаю русский язык. А тут совсем новые слова появились: «якый» да «такый» — вроде на «такыр» похоже. «Пишов» да «пришов», «чуешь», «робышь», да еще «кажу». Зачем, спрашиваю, говоришь «кажу», а ничего не показываешь?..

Лаллыкхан смеется. Говорит он по-русски бойко, хоть и с акцентом, и, уж конечно, отлично понимает значение русских и украинских слов.

Я спрашиваю, что за шрам у него на шее,

— Ай, бандитская пуля попала. А сюда вот басмач саблей угодил. Ничего, в госпитале вылечили, выздоровел… До тридцать четвертого года в роте джигитов служил, туда-сюда, какой-такой пакет доставить, донесение отвезти… Да ты что все меня спрашиваешь? Вот тоже люди сидят. Мурадов Моммот и сейчас помогает пограничникам. Батыров Алты — бухгалтер нашего колхоза — и против басмачей сражался (в одном бою были, когда меня ранило), и в Отечественную войну в Сталинграде воевал, по снайперской стрельбе первые места брал! Акмурад Совдагаров, Гурбан Иуурк, Гишиков Карахан — парторг колхоза «Москва» — и сейчас народной дружиной руководят!

Что ж, Лаллыкхан был прав: гости, собравшиеся в его доме, — все очень заслуженные люди. Каждый из них прошел нелегкую, славную жизнь. Лаллыкхан чувствовал себя неловко оттого, что обращались мы больше к нему, хотя по его положению аксакала только так и должны были поступать. Но он имел право на такое предпочтение не только как аксакал: с тридцать четвертого года возглавлял аулсовет и оставался на этой должности всю войну и в послевоенные годы. В годы коллективизации боролся с баями, защищал бедноту, вместе с пограничниками участвовал в охране границы, во всех самых сложных случаях опирался на друзей в зеленых фуражках, помогал им в трудной работе.

В последующие дни я побывал у Лаллых Ханова еще раз и записал все, о чем он рассказывал. Больше всего меня, конечно, интересовала история танка и то, что с ней было связано.

— Как было у нас в тылу во время войны, ты знаешь, — сказал мне Лаллыкхан. — Сорок первый год — трудно, сорок второй — еще трудней, сорок третий — совсем тяжело. Есть нечего, топить нечем, работать некому. Все в сельсовет идут: давай, говорят, Лаллыкхан, помогай. Вместе с пограничниками чем можем помогали. С фронта письма приходят: «Спасибо, товарищ Лаллыкхан, что семье помогли…» Сам я три раза к начальнику отряда Губченко ездил, заявление подавал, просил: «Возьмите в армию». Не подходишь, говорит, здоровьем, много его басмачам оставил. Да и в ауле, говорит, кто будет работать?

После четвертого раза пришел домой, говорю жене: «Зачем нам три ковра, зачем корова, бараны? Люди для победы жизни не жалеют, а мы что, за баранов будем держаться?» Жена говорит: «Ай, делай, как знаешь, наверное, плохо не сделаешь…»

Продал я все, что мог, деньги в пачки связал, пачки в мешок положил, сам на мотоцикл — ив отряд. Знакомые останавливают, спрашивают: «Что везешь, Лаллыкхан?» Смотрят в мешок, пачки красных тридцаток там. «Куда столько», — спрашивают, «На оборону», — говорю.

Начальник отряда в правительство запрос послал: «Сколько стоит танк?» В отряде дали бумагу в райком партии. Первый секретарь Чернов, второй — Дурдыев говорят: «Молодец, Лаллыкхан. Ты не пожалел продать все, что у тебя было, тебе мы не дадим пропасть, помогать будем».

Пошел я на почту, дал телеграмму Сталину: «Прошу строить на мои деньги танк, чтобы враг был битый». И подписал: «Туркмения. Душак. Лаллыкхану». Ответ на другой день получил…

Лаллыкхан достает из красного расписного сундука заветный сверток, стянутый большим красным платком, разворачивает его. В свертке все документы, накопившиеся за долгие годы: целая стопа грамот, фотографии, письма, телеграммы и даже книги, где есть упоминание о нем. Развернув сверток, достает телеграмму:

«27.9.44. 7. 40. Из Москвы.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ.

ДУШАК АШХАБАДСКОЙ ОБЛАСТИ.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ АУЛСОВЕТА ТОВАРИЩУ ЛАЛЛЫХ ХАНОВУ.

ПРИМИТЕ МОЙ ПРИВЕТ И БЛАГОДАРНОСТЬ КРАСНОЙ АРМИИ, ТОВАРИЩ ЛАЛЛЫХ ХАНОВ, ЗА ВАШУ ЗАБОТУ О БРОНЕТАНКОВЫХ СИЛАХ КРАСНОЙ АРМИИ.