А. Логачев - Колумбийская балалайка

По близорукости своей ли, сознательно ли, но Фидель идет неверной дорогой. Его путь лежит в пропасть, откуда нет возврата. Разве мы с ним мечтали о многочасовом краснобайстве с трибуны? Разве мы мечтали о парадах в нашу честь? Разве мы мечтали о наших портретах во всю стену?

Он тоже превращается в диктатора. Он окружает себя подхалимами и ворами. Он плодит бюрократов со скоростью бездушного конвейера. Все, что ему нужно, все, о чем он думает, — это удержаться на вершине власти.

Я взял деньги Батисты не себе. Все, что нужно мне, — это карабин, приют в крестьянской хижине и двенадцать единомышленников. И я могу взорвать любую страну. Если, конечно, она пожелает быть взорванной.

Боливия станет моей последней попыткой. И деньги эти станут опорой нового, молодого, истинно свободного государства. Если ты читаешь это письмо, значит, попытка провалилась. Раз она провалилась, значит, я ошибался.

Я могу ошибаться лишь в одном: строй менять бессмысленно. Значит, причина не в строе, а в человеке. Значит, надо менять человека.

Человек по природе своей порочен. Дай ему много денег — и он начинает презирать неимущих, он перестает трудиться. Дай ему власть — и он становится диктатором. Дай ему полную свободу — и он тут же превращает ее в безнаказанность.

Но человек добр по природе своей. Бедняки отдавали мне последнее. Люди бескорыстно помогали больным, помогали несчастным. Общая беда заставляет забыть людей все их мелкие ссоры, все их никчемные претензии друг к другу.

Человек талантлив. Человек невообразимо талантлив. Сколько нераскрытых возможностей! Сколько погубленных способностей, сколько невостребованных гениев! В любой никарагуанской или чилийской деревушке вы найдете моцартов, эйнштейнов, эдисонов. Но им никогда не стать моцартами, эйнштейнами и эдисонами, потому что они бедны, они безграмотны и вынуждены работать за жалкие гроши. А они бедны, потому что другие сказочно богаты. А другие сказочно богаты, потому что алчность заставляет их грабить и грабить, брать даже тогда, когда награбленное не помещается в закрома, когда известно, что тебе столько не истратить за всю оставшуюся жизнь. Что заставляет их поступать так глупо и бесчестно? Нечто, кроющееся в самой природе человека.

Значит, надо что-то делать с природой человека.

Я пройду свой путь до конца, даже если ошибаюсь. Потому что другого пути у меня нет. А ты можешь попробовать.

У тебя сейчас есть деньги, большие деньги. Я скажу тебе, что бы я сделал с ними, будь у меня вторая попытка и иная стезя. Я основал бы фонд, я поощрял бы любые исследования и изыскания, направленные на исследование человека, на улучшение человеческой природы.

Я верю, что науке по силам справиться с этой задачей. С которой не справился мой карабин. Надо только работать. А ученому нужна техника, ему нужно есть, ему нужно содержать семью. Фонд поможет ему. Пусть ученый работает.

На земном шаре не осталось белых пятен, зато их хватает в человеке. Мозг человека — словно Земля доколумбовой эпохи. Не открыты континенты, каждый второй остров — необитаем. Сейчас держатели денег предпочитают продавать и перепродавать и не пытаются изменить человека, превратить его в сильную, творческую, задавившую в себе пороки личность. Это понятно. Их устраивает человек покорный, человек-червь. Ты хочешь оставаться червем, читающий эти строки? Если да, то проешь, пропей, прогуляй эти деньги, проиграй их в казино. Купи себе виллу, яхту, женщину, еще одну виллу, вторую яхту и целый гарем. А на смертном одре подумай, кто тебя вспомнит через десять лет.

Dixi.

Э. Г., 21 сентября 1965, Богота».

— Это похоже на завещание, — наконец нарушил молчание Алексей.

— Это и есть завещание, — негромко сказал Борисыч, зябко засовывая руки в карманы брюк. — Завещание Че Гевары. Последняя воля неистового Рамона.

Любовь отдала бумагу Летисии, коротко объяснив ей, чье это письмо.

— Ну, теперь открывай шкатулку, отец, — хриплым голосом напомнил Михаил.

В деревянном ящике лежали бумаги разных цветов и размеров. Печати, подписи, водяные знаки. Так выглядели большие деньги.

— Неужели здесь все восемь миллиардов? — спросила неизвестно кого Татьяна.

— Конечно, нет, — уверенно откликнулся Вовик. — А проценты? Забыли, пиплы?

— Ты ж у нас ученый, — взглянув на него, задумчиво проговорил Михаил. — Про таких, как ты, писал товарищ. На таких, как ты, хотел бабки истратить.

— А я его зауважал, — сказал Вовик, прикуривая. — Мощный был мужик. Энергетикой бьет через годы.

— Теперь понятно, почему командиры «лесных братьев» никому не рассказывали, кто конкретно из нас им нужен, — догадался Алексей. — Счета-то на предъявителя, кто первый их захватит, тот и хозяин восьми миллиардов.

— Восьми с половиной, — поправил Миша.

Со стороны могло показаться, что реплики произносят актеры на сотом спектакле в пустующем зале — столь бесцветны, тусклы и бездушны были их слова. Но это только со стороны…

— Это последняя воля покойного, — с нажимом повторил Борисыч. — Вы понимаете? Люба?

Варыгина сообразила, что хочет услышать от нее старик.

— Отдай государству, и деньги растворятся, — с неохотой, но признала она. — Никакого фонда. Но просто хапнуть, просто поделить… миллиард тебе, миллиард тебе… Этого я тоже не позволю. Либо воля покойного, либо отдаем государству.

— Что значит — «не позволю»?! — тут же вздыбился Михаил. — Мы честно заработали, чуть под пули не попали…

На последнем слове бизнесмен резко затормозил, вспомнив, что пули еще далеко не отсвистели.

Что-то сказала Летисия.

— Твоя ненаглядная, Леша, — перевела Таня, — говорит, что нельзя присваивать деньги, про которые написал великий Че. Нарушить волю покойного — великий грех, Бог покарает… — Она помолчала, несмело сказала: — Ребята, если хотите знать мое мнение…

В кармане Леши опять засвиристела рация. Он молча вынул металлическую коробочку, выдвинул антенну, протянул Татьяне. Та произнесла в микрофон несколько слов по-испански, выслушала ответ… и вдруг резко отдернула приемопередатчик от уха, как будто рация едва не укусила ее. Широко распахнутыми глазами посмотрела на Алексея. Прошептала:

— Леша… Это Падре нам звонит… Сам… Дон Эскобара…

— Кто? — ахнул Миша. — Тот самый?!

— Переговоры будет предлагать, — хищно оскалилась Люба.

— Дай сюда. — Алексей бесцеремонно забрал у переводчицы рацию, сказал всем: — Цыц. — После чего по-русски обратился к предводителю Медельинского Картеля: — Алло, Эскобара? Пошел ты в жопу, Эскобара, не до тебя сейчас.

С треском убрал антенну, рацию спрятал и повернулся к Мише:

— А тебе-то чем фонд не нравится? Уважаемым человеком станешь, бананы свои бросишь, спать будешь спокойно. С учеными станешь чаи гонять, с писателями, с президентами встречаться, по телеку выступать… Ладно, девочки и мальчики. Финансовую проблему мы решить еще успеем. Всё, забыли о Че Геваре. Нам надо к штурму готовиться. Судя по всему, дыма, под прикрытием которого мы могли бы вновь улизнуть, не ожидается. Начнем стрелять, только когда они ворвутся в ратушу, чтобы убитые оставались здесь вместе со своим оружием. Если Любкины спасатели не прибудут, то, боюсь, последнему из нас придется просто сжечь бумаги Че, чтобы не достались всякой мрази. Вот вам и весь расклад на ближайшее будущее. А если выпутаемся, тогда на радостях можно и фонд учредить, вроде как Богу свечку ставят за счастливое избавление.