Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Преподобный говорил, глядя в сторону, на свою циновку, серебряную чашу с водой и метелку-кропильницу, подле которых его поджидали на коленях пять-шесть человек.

Отповедь была очевидной. Первый вопрос Бэзил сфор­мулировал так: отношение буддистских кругов к неблагопо­лучному материальному положению крестьян, к падению нравов под воздействием чуждых национальным традициям влияний. Приходилось придерживаться абстракций.

— Преподобный, как же будут разрешены противоречия земного мира? Мы все, стало быть, должны уйти из него по дороге самоусовершенствования? Что же останется от обще­ства? Да и достижимо ли это?

— Разрешение противоречий в так называемом совре­менном обществе, как обещают лидеры людей, живущих в нем, состоится в будущем и зависит от технологических и экономических перемен. Возникла окружающая среда или новая природа, которая является производной от изобретен­ных технологий и комфорта. То есть производной от культу­ры вашего общества, созданной по моделям ваших представ­лений о мире. И чем больше люди погрязают в такой природе, тем больше они сами для себя усложняют собствен­ное существование. В один прекрасный день, окончательно запутавшись, люди выберут такую схему сведения воедино своих представлений о мире, которая, по существу, не будет отличаться от древних мифологий, от мифов, принятых у нас здесь, в пагоде... Разве не чувство ностальгии по гармо­ничному представлению о настоящем мире, утраченном еще вашими предками, водит вас, иностранцев, по Ват Дой Сутхеп? Мне кажется, ваш интерес, в том числе и к моим мыс­лям, пронизан именно этим чувством...

— А отношение бонз к военным, преподобный? Мне ли напоминать о буддистах, сжигавшихся десять лет назад в Сайгоне?

— Многие военнослужащие принимают постриг, уво­лившись из армии. Мы — против сражений. Но мы никого не призываем к миру. Мы только подаем пример жертвен­ности во имя мира... Но в целом это — мирские заботы...

Бэзил не включил магнитофон. Старик разговаривал и ничего не говорил. В монастыре Дой Сутхеп исповедовали «хинаяну», или буддизм «малой колесницы», который в от­личие от «махаяны» — «большой колесницы», предписывал поиски спасения прежде всего для себя лично. Эта религия не знала религиозных войн. Ее приверженцы ничего не хо­тели знать о других войнах.

Молодой бигкху выдвинулся из тени, чтобы проводить Бэзила.

Острая боль от толчка в спину каким-то стержнем.

— Не дергаться! Не кричать! Не звать на помощь! Руки за спину! — с акцентом прозвучало по-английски из-за плеча.

Запястья захлестнули ремешком, стянули, грубо обхва­тили сзади вокруг пояса. Прижатый спиной к напавшему, Бэзил пятился вслед за ним. Справа вытягивалась мускули­стая рука с парабеллумом. Кожух сдвинут на взвод. Краска на стволе потертостей не имела. Четко выбитая надпись мар­ки — «беретта-билити, модель 92 Б парабеллум».

Монахи исчезли.

Две фигуры метнулись за красную ограду ступы, уходя из зоны огня. Схвативший Бэзила крикнул им что-то по-тайски, резче рванул за собой. Почти падая, они ввалились в выбитую пяткой дверь библиотеки.

Теперь его держали за брючный ремень, поставив в узком входе в книгохранилище лицом во двор. Человек из-за спи­ны еще с минуту кричал по-тайски, срывая голос, иногда замолкая и хрипя высохшим горлом. Бэзил почувствовал, что нестерпимо хочет пить. Парабеллум торчал у правого локтя, и какие-то люди, которых Бэзил против солнца не мог разглядеть, жались, присев или упав на каменные плиты, у ограды.

Его еще дернули назад. Дверь захлопнулась. С подворья монастыря теперь, наверное, виднелась только голова Бэзи­ла в верхней забранной решеткой части дверных створок.

— Не шевелитесь, — сказал на этот раз женский голос по-английски. — Вам не причинят зла, господин иностра­нец. Успокойтесь. Это вынужденная мера. Вас отпустят. Вы пробудете некоторое время заложником.

— Кто вы? Ваше поведение возмутительно!

— Мы не задаем вам вопросов. Не задавайте и вы.

— Я могу сесть?

— Да, строго в дверях. Лицом на выход.

Бэзил, скрючившись, опустился, подгибая ноги. Держав­ший его за ремень ткнул ногой створки. Солнце ослепило.

Стены мондопа казались толстыми, и вывалиться из дверного проема одним движением в сторону, из зоны дося­гаемости парабеллума за спиной, представлялось невозмож­ным. Подташнивало. Разбирала злость. Стрелять те, кто, за­легши у ограды, блокировал вход, вряд ли решатся. Насилие в пагоде, тем более стрельба, — святотатство, на которое тайцы не решатся. Руки затекли.

— Эй, вы, как вас, — сказал Бэзил, оглядываясь и ничего не различая в полумраке мондопа. — Вы превратите меня в инвалида. Руки затекают. Перевяжите эту веревку иначе.

Ременная петля скользнула через голову на шею. Путы на кистях ослабли. Теперь он мог сидеть, упираясь руками и прислонившись плечом к притолоке. Тошнота резиновым мячиком то подступала, то отпускала. От ограды кричали время от времени по-тайски. Потом кричали в ответ из мон­допа.

Выстрел из-за плеча оглушил Бэзила.

Не слыша собственного голоса, он крикнул:

— Эй, у ограды! Я иностранец, я требую...

Тычок дулом в спину. Выстрел. Выстрел. Снова выстрел. Снова выстрел.

От ограды не отвечали на огонь. Удивляло, что не пред­принимали и попыток к переговорам. Бэзил сидел в дверях, перед которыми простиралась мощенная плитняком пло­щадка метров в пятьдесят длиной. Тень ступы сузилась. Ве­терок и сольце сушили лицо, оно горело. Тошнота прошла, но еще мучительнее хотелось пить.

— Вы — террористы? — спросил он, осторожно оглядывась внутрь мондопа.

— Сказано: без вопросов, — ответил мужчина.

— Я — иностранец. Вы отдаете себе в этом отчет? В любом случае, убьете вы меня или нет, вас ждет по законам этой страны смертная казнь. На что вы рассчитываете?

Женщина сказала что-то по-тайски. Он ответил. Голоса у сообщников, обсуждавших положение, звучали бы иначе. По тону разговор представлялся разговором двух знакомых. Ко­робка с магнитофоном, висевшая на плече Бэзила, лежала чуть сбоку и за спиной. Он передвинул ее на колени. Ремен­ная петля натянулась.

— Было неудобно, ремень резал плечо, — сказал Бэзил.

Натяг ослаб. Разговор за спиной возобновился, и Бэзил

надавил клавиши мотора и записи. Он не понимал ничего из того, что говорилось. Но и так было ясно, что материал шел.

Только бы не заметили, что магнитофон включен, и хватило бы пленки...

Он старался натянуть слюну, чтобы умерить сухость во рту. Губы саднило, и вернулась тошнота. Охватывала вя­лость. Когда же начнется атака, и как ее спланирует полиция? Может быть, они ищут русского переводчика, который про­кричит в мегафон на языке, определенно непонятном терро­ристам, как ему действовать?..