Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

За спиной чаще и дольше звучал мужской голос. Однаж­ды показалось, что женщина всплакнула. Вероятно, оба скрывались в монастыре от полиции, и свита, которую Бэзил притащил на хвосте из города, напоролась на них. Другого объяснения он не находил.

Магнитофон Бэзила еще не работал, когда Палавек ска­зал Типпарат:

— Простите меня, если можете. Я втянул вас в скверную историю. Но вы — свободны. Вы скажете им, что я решил обойтись одним заложником, этим дураком-иностранцем, и отпустил вас. Идите, прошу вас...

— Я могла убежать, воспользовавшись суматохой и тем, что вы занимались иностранцем... И потом...

— Что?

— Вы схватили подвернувшегося фаранга, чтобы при­крыться им. Ведь сподручнее было бы использовать с этой целью меня. Какая разница? Я находилась рядом. А вы, за­метив переодетых агентов, пробежали еще метров десять, рискуя попасть под пули...

— Вы правы... В обстоятельствах, в которых я оказался, наверное, может... можно сказать, что вы... дороги мне, Тип­парат.

— Вам за тридцать, а вы не женаты, Палавек. Это счита­ется зазорным. Почему же не вступили в брак?

— Наверное, я хотел...

Здесь пошла пленка, которой хватило на сорок пять ми­нут с одной стороны и сорок пять с другой. Бэзил сумел, осторожно двигая пальцами, сменить кассету, закашляв­шись, чтобы приглушить щелчок крышки магнитофона. «Останусь жив, — подумал он, — Вату достанется работенка по переводу, и он окупит дорогу»... А Палавек, разобравшись, что иностранец не понимает по-тайски, говорил про детство, службу в армии, об университете и брате, бегстве в Камбод­жу, морском братстве и встрече с Цзо.

Наступали быстрые тропические сумерки. Кончилась и вторая пленка.

Замученный жаждой, тяжелой головной болью, Бэзил полулежал в дверях мондопа. Ноги деревенели. Он ждал, когда сжавшееся до размеров раскаленного пятака солнце упадет за раскинувшийся на востоке город и начнется атака. Скорее всего, полиция подтащит мощный прожектор, осле­пит бандитов и без потерь преодолеет пятьдесят метров до мондопа.

Бэзил осторожно оглянулся. Мужчина, выдвинувшись к двери, смотрел на горизонт, тлеющий за черным теперь си­луэтом ступы. Серое лицо выглядело усталым. На широкой ладони бандита лежали сухие пальцы женщины.

Сырая прохлада поднималась из долины и наползала в мондоп.

— Полиция включит прожектор, ослепит и захватит вас, — сказал Бэзил сипло.

Оставалась надежда, что эти двое решатся на плен. Тогда еще, может, обойдется. Уголовники или террористы?

Он старался не думать о возможной смерти. Однажды, давным-давно и раз навсегда он подумал о ней всерьез. В самой спокойной обстановке. И исключительно по причине своей профессии. Как говорится, ничего личного не привно­ся. Решил: умирать можно, близкие устроены, и он никому ничего не должен... До встречи с Ритой. Сколько времени теперь в Москве? Около двух дня. 22 февраля, вторник... Ну да, женщины покупают подарки мужчинам... «Ах, ты, сирота казанская, — сказал он себе. — Ах ты паршивая, никудыш­ная, состарившаяся, обленившаяся сирота казанская. И ни­кто-то тебя не любит, и никто-то тебя не жалеет!»

Почему им не делают никаких предложений? Чего мол­чат на той стороне 9

На той стороне лейтенант Рикки Пхромчана, стоя пятью ступенями ниже монастырского подворья, посматривал на часы и солнце, клонившееся к закату. Человек пятнадцать репортеров топтались перед оцеплением. Зевак, слава Будде, в этот час почти не оказалось. Десяток агентов, посланных в поддержку, Рикки погнал через заросли по круче блокиро­вать Ват Дой Сутхеп с запада.

Непросто обошлось с монахами. Настоятель предложил полиции удалиться. В пагодах играли в футбол, устраивали гулянки, судачили кумушки, врачевали знахари и начинаю­щие врачи, бродили торговцы всем чем угодно, но полиции приходить по своим делам запрещалось! Рикки так и сказал. Он сказал еще, что, если полиция уберется, иностранец, за­хваченный заложником, обвинит ее в бездействии, преступ­ник же и преступница, а возможно — тоже заложница, за­стрянут в монастыре и год, и десять лет, пользуясь неприкос­новенностью.

Настоятель попросил не вести боевых действий до заката. А там, сказал, как хотите. Лейтенант так и хотел. Он ждал сумерек.

Когда Рикки Пхромчана и сержант Чудоч Уттамо при­мчались в монастырь, как раз и начиналась стрельба. Втя­нувшийся не в свое дело и быстренько смекнувший это стар­ший группы слежения за иностранцем с видимым удовольствием уступил инициативу, как он сказал, специа­листам из центра.

Бандит верно рассчитал, что в Ват Дой Сутхеп его не обнаружат. Полиция опустилась до содержания осведомите­лей в притонах и государственных учреждениях. Не ниже. Религии коррупция не коснулась.

Рикки приказал не отвечать на огонь злоумышленника, отогнавшего парабеллумом двух человек, пытавшихся на его плечах ворваться в мондоп. Прежде всего, нельзя повредить иностранца. Иностранец оказался журналистом, человеком казенным, получающим жалованье от своего правительства. Окажись другой, и не обратили бы внимания... На своего, скажем.

Советовал не стрелять, чтобы не поцарапать журналиста, старший группы слежения. На этот совет Рикки Пхромчана, конечно, плевать хотел. Он распорядился не стрелять по дру­гой причине. Перестрелка вытянет из обоймы бандита все патроны, и тот, чего доброго, выйдет с поднятыми руками. Среди бела дня. Не застрелишь в открытую. Работу же над­лежало сделать чисто. Облегчение для него же самого. Бан­дита ждет смертный приговор — расстрел. По этой причине Рикки Пхромчана не ощущал никакого беспокойства: пре­ступник погибнет, и погибнет в перестрелке, как желает на­чальство. Погибать в сумерках ему сподручнее. Слава Будде, полицейский прожектор оказался в неисправности.

Стоя на узких, слизистых от росы и тумана ступенях каменной лестницы, ссутулившись над пиалами, Рикки и Чудоч хлебали лапшевник, принесенный посыльным из ре­сторанчика у подножия горы.

Расселины затягивала темнота. Над ними курился туман, заволакивая лестницу и агентов оцепления. Кто-то из репор­теров блеснул там вспышкой.

Появился старший группы слежения. Сглотнул слюну, унюхав аромат специй. Его люди сидели в засаде с полудня напротив мондопа. Без них, один, он есть отказался.

Рикки и Чудоч переглянулись. Сержант протянул стар­шему пачку сигарет.

— Спасибо, — сказал тот. Зажигалка у него оказалась са­мая дешевая, закопченная у фитиля и жирная от просачива­ющегося бензина.

Поднялся полицейский из нижнего оцепления. Он де­ржал за локоть тщедушного человечка в очках.

— Господин лейтенант, тип утверждает, что кое-что знает по делу.

— Имя? — спросил Рикки зло. Он и в армии злился перед боем. Потому что, в сущности, ничего глупее вооруженной драки на свете нет.