Юрий Гаврюченков - Золото шаманов

– А?! – встрепенулся Вадик, оказывается, он всё слышал. – Это ты о чём?

– Это я о Лепяго, из-за которого мы здесь собрались. Меня каждую ночь караулит упырь, причём, не во сне, а на самом что ни на есть наяву, и то я не расстраиваюсь. Видишь, сижу перед тобой бодр и весел, даже аппетит не пропал, беру вкусную корзиночку и – ам!

Вадик по-хорошему улыбнулся и оставил мысли о своих кошмарах. Хотя бы на время.

– До сих пор не могу поверить, что это был не дурной сон! – тряхнул он головой. – Звери, жуть пещерная! От одного медведя можно в штаны наложить.

– Радуйся, что нас там не встретил самый страшный зверь.

– Какой же?

– Чёрный песец.

– Да он нас почти встретил. Я больше всего испугался, когда нас омоновцы арестовали.

– Собровцы, Вадик. Это были собровцы. Хотя тоже радости мало.

– Радости было хоть отбавляй. Помнишь, как ты меня на себе тащил?

– А помнишь, как мы под арестом на полу лежали и через щель со Славой переговаривались?

– Конечно, – рассмеялся Вадик. – Такое разве забудешь! А помнишь, как мы из пещеры в грозу драпали и потом в развалинах ночевали, промокли до нитки и у печки сушились?

– Ясен пень! А ночёвку в старой часовне помнишь?

– А как мы вертолёт захватили?

– А как в Усть-Марью за новой машиной ездили, а нам зимогор попался?

– Да… А ведь мы неплохо тогда пожили, – с тоской произнёс Вадик. – Страшно было, голодали и ранило меня, а ведь я бы опять поехал. Интересно было.

– Ещё ничего не кончилось, – утешил я. – Предстоит охота на Лепяго.

– На Лепяго… – вздохнул Вадик. – Жаль, что меня с вами не будет.

– Почему?

– Да ты не звал.

– Ну так пошли. Или тебе приглашение на бристольском картоне прислать? Почему не будет? Будет! Присоединяйся. Нас и так мало – я, Слава и Кутх. Ты точно не будешь лишним. Или тебе разрешение старших нужно?

– Да ну его в болото, – решился Вадик. – Я с вами!

«Поздравляю! – подумал я, отрадно было наблюдать за его эволюцией. – Ты в самом деле окуклился, чтобы после удивительных метаморфоз превратиться из личинки в человека. Если так дальше пойдёт, глядишь, скоро вылупишься.»

– Замётано! – сказал я. – Что у нас с печкой?

– Греется. Убирай посуду, займёмся железом.

Пока я переставлял чашки и блюдца в раковину, Вадик присел на корточки возле буфета и углубился в изучение недр.

– Какую форму достаём? Мне-то всё равно, что за патроны снаряжать.

– Давай прикинем, какие у тебя из револьверов лучше?

– У меня все хорошие. Нам для охоты нужно что-нибудь убойное, правильно?

– «Удар» самый убойный, – сказал я.

– Как скажешь. Только лягается он у тебя! – Вадик вытянул что-то с длинными деревянными ручками, похожее на пыточные щипцы. – Держи пулелейку на тридцать второй охотничий.

– Что ещё у тебя есть?

– «Уэбли» есть сорок пятого калибра. «Наган»…

– «Наган» – семь-шестьдесят два миллиметра, слабоват будет.

– Есть новодельный «Кольт Нэви» тридцать шестого калибра, капсюльный, на дымном порохе. Не кривись, шучу. Ещё есть «Кольт Полис-Питон»… Хотя нет, он тоже слабоват, тебе надо чтобы слона валило.

– Да, желательно, – меня передёрнуло при воспоминании о когтистой лапе, крепко хватающей за рукав. – И я лучше бы два ствола с собой взял. Возможности перезаряжать не будет.

– Русский «Смит-и-Вессон» есть тысяча восьмисот восьмидесятого года полицейский, сорок четвёртого калибра.

– Вот давай этим и ограничимся: «Ударом», «Уэбли» и «Смит-и-Вессоном». Я его для подстраховки возьму. Если только в руках не взорвётся.

– Да он вообще как новый! Ну, не новый, ВОХР из него стрелял, а так нормальный. Револьверы вообще штука крепкая. Вот, принимай форму.

Вадик вытащил из коробки и с видимым усилием протянул мне массивный брусок из потемневшей стали с красивыми деревянными накладками на ручках. Я осторожно взял его и угнездил на столе. Весила таинственная приспособа килограмма два, а то и больше.

– Для сорок четвёртого калибра, можно сразу шесть штук отливать, – сообщил Гольдберг. – Знатная вещь!

– Где ты их берёшь?

– Братец дарит, а ему из Штатов привозят. Там это добро в оружейных магазинах продаётся. Капсюли тоже оттуда.

– А ты, оказывается, зверский энтомолог, Вадик! – сказал я. – Со стороны посмотришь, и не подумаешь…

– Мы, ботаники, вообще маньяческий народ, – засмеялся Гольдберг.

Он облачился в кожаный фартук, длинные толстые рукавицы, надел защитные очки на резинке.

– Отойди подальше, сейчас здесь будет адски жарко, – он вооружился щипцами и распахнул дверцу муфельной печи.

Я поспешно отступил. Воздух задрожал, на кухне действительно сделалось жарковато. Вадик двумя руками вытянул тигель, наклонил его, кивнул, довольный результатом.

– Расплавилось, – он закрыл печь, сбросил рукавицы, стянул на лоб очки. – Знаешь, на удивление немного серебра получилось. Илья, вот тебе кусачки, раскромсай три ложки. Такие чтобы не больше ногтя куски были.

– О`кей! – я с азартом включился в работу. Поначалу ложки было жалко, но создавать что-то новое оказалось таким необычайно увлекательным занятием, что сострадание быстро улетучилось.

Бывший энтомолог придвинул поближе самую большую форму, откинул фиксатор, раскрыл пулелейку, внимательно посмотрел в неё и зачем-то подул.

– Нормалёк? – спросил я.

– Нормуль, а что ей сделается? Сейчас совершим первую заливку, прогреем форму, – Вадик свёл половинки пулелейки и зажал фиксатором. – Найди за буфетом садовый совочек и сложи на него все куски, что ты настриг.

Действительно, возле плинтуса приютился узкий совок с пятнами ржавчины. Я обтёр с него паутину и положил на краю стола, чтобы Вадику было удобно дотянуться.

– Готов? – спросил он. – Тогда отходи подальше. Желательно к дверям, чтобы выскочить. Если я на пол пролью, загоримся. Там в ванной ведро есть, бегом за водой, будем тушить.

Судя по затёртым подпалинам, бороться с огнём на кухне Вадику было не впервой.

Вадик выключил муфельную печь, распахнул дверцу, щипцами вытянул из пышущего жаром нутра тигель и, удерживая его на весу, наклонил над жерлом пулелейки. Блестящая струя живого металла скользнула в щель и пулелейка зарычала, завибрировала на толстенном асбестовом листе.

– Так её, милую! – Вадик отставил тигель, подхватил стальной крюк и выгреб хлопья шлака – отожжённых окислов полежавшего в земле хабора. Гольдберг засыпал содержимое совка в тигель, поставил его в печь и закрыл дверцу. – Готово! Иди, Илья, открой окно.

Муфель снова загудел, нагревая свежую порцию металла. На кухне было душно, как в бане. Я раздёрнул гремящие рамы и подошёл к столу.

– Подождём, пока затвердеет, а форма нагреется, – распорядился Вадик. – Никогда ещё с серебром не работал. Оно должно дольше остывать.