Игорь Бурлаков - Столичный миф

— Давай, давай! — снова заорал Большой Брат. Через несколько секунд Васька поравнялся с платформой. Большой Брат нагнулся, ухватил его под мышки и рывком втянул наверх.

Поезд перестал разгоняться. Не быстро и не медленно, в самый раз, чтобы не могла догнать лютая лесная мошкара, он стучал колесами под сосновыми ветками, нависавшими сверху, нависавшими сверху, но не закрывавшими солнце, что садилось почти точно позади. Нависавшими, пахнувшими душистой смолой от разомлевших, распаренных на солнце игл.

На краю платформы, свесив ноги, сидели рядом Васька и Большой Брат, курили и из-под руки смотрели назад.

— Отправил, — сказал наконец Васька. — Они уже почту закрывать хотели, пришлось тетку уговаривать. Так что все нормально.

Поезд шел на восток, телеграмма улетела на запад. Кругом лес. Елки, елки кругом, да сосны, и на сотню километров вокруг нет ни одной человечьей души.

Здесь дикие ягоды едят непуганые мишки, от которых человеку спасения нет: бегает медведь быстрее и по деревьям лазает лучше, а с ножом на него лучше и не ходи. Здесь летом можно почувствовать взгляд и, обернувшись, встретиться с волком. Волк не собака, но с ним можно поговорить, и если наезжать без истерик, то он уйдет.

А ночью хорошо запалить костер, и тогда на его огонек послушать свежие городские сплетни соберется вся лесная братва. Но на свет лесовики да кикиморы не полезут, и если по нужде от огня далеко не отходить, то до утра с вами, может, ничего и не случится.

Этот лес живет сам по себе. Этот лес живет сам для себя.

Человек ему совсем не нужен. Миллион лет назад сосны и ели были точно такими же, и зверье с тех пор не сильно изменилось. Все так же бегает друг за дружкой, ест друг друга потихоньку, подвывает от голода каждую зиму и каждую весну делает детей. Ну, может, когти стали поострей, да глаза позорче. Пройдет миллион лет с того дня, как через лес проедут Васька с Большим Братом, снова будет летний вечер на высокой широте, а лес не изменится. Человеческий глаз не найдет различий.

— Прикинь, — сказал Васька, ковыряясь вилкой в банке тушенки, выбирая желе. — Нет, ты только представь себе… — Он низко над банкой подхватил губами трепещущий комок и поставил руку с вилкой на локоть, почти ткнув ей в свисавшую с потолка тусклую аккумуляторную лампочку: — Через миллион лет по этому же самому лесу будут ехать два… уж не знаю кто, и везти оборудование. Крутое оборудование для поиска свалок. Знаешь, говорят, что самые интересные месторождения — это свалки предыдущей земной цивилизации. Они там производили чего-то себе нужное, а потом, попользовавшись, свозили на свалку. Это барахло полежало+полежало, а теперь мы их разрабатываем. Радиоактивные отходы, токсичные отходы, брошенные машины, домашний мусор — а через миллион лет из-за этого нашего дерьма люди друг в друга стрелять будут. Представляешь?

Большой Брат молчал. Он был печален. Они уже одолели за вечер бутылку, а хмеля все нет. Они ехали уже долго и успели рассказать друг другу все анекдоты. В приемнике сели батарейки, а лес за стеной фургона никак не кончается. Большой Брат думал о том, что, судя по всему, по России путешествуют только глубоко несчастные люди.

Душно внутри фургона. Пахнет пластмассой. В Москве, перед отъездом, все, что можно, заклеили целлофаном. Все кнопочки и лампочки в этой жирной белесой пленке. Сажая Ваську с охранником в фургон, Леха на прощанье вкрадчиво посоветовал не пить. Они это поняли так, что лучше не попадаться. Но что еще можно делать в фургоне, что катит по рельсам из России прямо в Сибирь?

Пропустив еще стакан, Васька решил проветриться. Открыл люк. Кругом ночь. Держась за подрагивающий тросик, спустился на платформу. Встал боком к ветру.

Абсолютная тьма скользила по лицу. Товарняки в основном ходят ночью. Днем они отстаиваются на боковых полустанках, на запасных путях. Днем железная дорога забита электричками и пассажирскими поездами, а вот когда стемнеет, приходит время бессонных товарняков.

Поезд шел километров сто двадцать в час. Васька и не представлял даже, что товарняк может так разогнаться. Если отпустишь трос — снесет. Или просто выкинет при первом же толчке.

Крепко держась левой рукой за поручень трапа, Васька расстегнул молнию на джинсах. Так, главное, не облиться.

Завтра они прибудут в место назначения, и командировка закончится. Не с руки ему вот так кататься по Руси. Но деваться некуда. Грузовик Бог знает сколько стоит. Пожалуй, Васька гордился, что Леха ему доверил такую миссию. Вася человек верный, Вася человек надежный. Груз доедет в полном порядке и сохранности… Неужели миллион лет до нашей эры здесь так же ходил товарняк?

Додумать свою мысль Васька не успел. Из-за поворота вылетела станция. Обычная пригородная платформа. Горят фонари, от края до края полным-полно людей — неизвестно откуда взялись они в этот час.

От них до Васьки был один метр. Открыв рот, держась одной рукой за поручень, другой за… Васька моментом пролетел платформу всю. И кому не хватило брызг — тот видел радугу.

А потом была снова тьма. Абсолютная тьма, в которую с хохотом унесся товарняк.

В Москве уже стемнело, когда на свет Божий из медных телеграфных жил черной матовой краской вытекли слова Васькиной телеграммы. Дежурная барышня взяла в руки пахнущую озоном и ксероксным порошком бумагу. Открыла толстую конторскую книгу. Прочитала и набрала телефонный номер. Занято. Она должна была дозвониться, а потом прочесть текст вслух. И от этого сообщения на верхнем этаже старинного многоквартирного дома неподалеку от Чистых прудов обязательно поднимется легкий переполох.

Неподалеку от Чистых прудов есть несколько таких высоких домов. Раньше здесь были многолюдные коммуналки, но уже лет шесть прошло, как люди здесь не живут. Народ тут только работает. Арки перегорожены железными воротами. Документы на входе проверяет милиционер с автоматом. Замкнутые дворы от края до края полны машин. Со всех углов фиолетовой оптикой глядят телекамеры.

Но даже внутри этих рычащих, хорошо охраняемых заповедников есть специальные зоны. Здесь за тонкой сеткой или просто красными бакенами, отсекающими посторонних, за особые деньги особые люди обеспечивают особую безопасность тем, кто в ней особо нуждается.

А по узким лестницам темных подъездов с раннего утра вверх-вниз носятся молоденькие симпатичные мальчики и девочки в дорогих костюмах. Им жаль тратить время, дожидаясь лифт. Они спешат. Они вечно спешат. Под вечер у них бывают только два сильных желания: больше денег и спать.

На лестничной площадке пятого этажа углового подъезда, прямо напротив лестницы на двери висит белая табличка «Начальник объекта тов. Хань». Здесь сидят представители Южно-Китайских текстильных фабрик. А за дверью налево обитает Леха. Железная дверь с картонной карточкой «Офис 022».