Владимир Угрюмов - Дикий

— А менты тут бродят? Патрули?

— Ну, менты везде бродят.

— Понятно. Идем.

На улицах нет ни людей, ни фонарей. Только брешут собаки, твари, во дворах. Под ногами то пыльная земля, то гравий, то асфальт. Хочется идти на цыпочках, но это лишнее.

Сперва привинчиваю глушитель к ТТ, затем к револьверу из Евпатории. Делаю это на ходу, нечего терять время. Леха касается моего плеча и молча указывает на двухэтажный дом, который темной громадой вырастает за забором. Свет виден лишь на втором этаже. Проходим действительно метров сто, и Леха показывает второй дом.

— Отлично, Леха, — шепчу. — Вали теперь к машине.

— Может…

— Вали быстро, — кричу шепотом, и бодигард растворяется в ночи.

У забора кустарник, и, стараясь не касаться ветвей, я ныряю в него. Сижу на корточках и стараюсь думать — потом будет поздно. Сколько народа в доме и что за публика — неясно. Возможно, придется стрелять много, а в ТТ удобно менять обоймы. Им и поработаю. Все. Хватит шевелить мозгами. Запрыгиваю на забор и мягко, так птицы планируют, соскакиваю на землю. Оглядываюсь — собаки не видно. Кажется, я начинаю видеть в темноте. Везде тихо. Где-то далеко шуршит легковушка. Свет со второго этажа еле освещает двор, и я проскальзываю вдоль сараюги к крыльцу. А вот и собачья будка. Из нее торчит морда дворняжки, ей тоже жить хочется — она и молчит. Огибаю крыльцо и пробую заглянуть в окно. Тянусь на цыпочках, но ничего не могу разглядеть сквозь шторы. Так и продвигаюсь на цыпочках вокруг дома, держа палец на спусковом крючке. Сантиметр всего на себя — и кому-то могила. Натыкаюсь на веранду, шарю по двери, нахожу ручку — заперто. За верандой обнаруживаю окно с открытой форточкой. Ставлю ногу на жестяной подоконник, ухватываюсь за раму, подтягиваюсь. Подоконник только хрустнул негромко. Просовываю голову в форточку и разглядываю махонькую пустую комнату. Хорошо, когда видишь в темноте. Не бандиты в Крыму, а чайники. При элементарной постановке дела мне бы давно башку продырявили. Опускаю верхний шпингалет и с трудом, но достаю до нижнего. Почти падаю с подоконника, удерживаюсь, открываю раму и соскакиваю в комнату. Половица скрипнула и заткнулась. Шаг в коридор и рысцой по первому этажу — нет никого! По крутой лестнице очень медленно поднимаюсь на второй этаж. В щели под дверью свет. Плечом в дверь — сейчас всех без остановки мочить начну, палец сдвинулся на полсантиметра, но — нет и здесь никого.

«Что это! — опять начинаю думать. — Накололи? Подставили? Сейчас со всех сторон полетят свинцовые птенцы?»

Пробегаю по лестнице вниз — и в дверь. Прыгаю за собачью будку и падаю на землю. Псина в будке даже не дышит от страха. Жду. Целюсь. Жду. Хорошо, когда видишь во тьме. Тишина вокруг. Тишина может получиться и с людьми, но эта тишина пустая. Перебегаю вдоль сараюги к забору обратно и запрыгиваю на него. В кустах под забором шевелится что-то. Палец тут же сдвигается на полсантиметра.

— Босс, это я, — доносится шепот.

Спрыгиваю и кричу шепотом в ответ:

— Ты что здесь делаешь, идиот? Я б тебя сейчас завалил.

— Здесь никого нет, кажется?

— Никого. Смотрим следующий. Может, подстава?

— Все может случиться.

— И поэтому тоже держись подальше. Тебе все равно, даже если меня грохнут, надо выбраться и сказать Анверу, что нас подставили. Вали к машине и через час, даже если стрельбы не услышишь, уезжай. Обещаешь?

— Обещаю, босс.

— И еще…

— Слушаю, босс.

— Если что… Сам придумаешь, как Лике сказать. Понял?

Леха пытается протестовать, но я гоню его прочь. Не надо никаких нежных чувств. Это не Брестская крепость и Бородинская битва. Обычная бандитская быль. Смотрю, как Леха скрывается в проулке.

Может, теперь все видят в темноте? После Чернобыля? Все бывает. Скольжу вдоль заборов и перебегаю улицу. Вот и нужный мне дом со светом на втором этаже. Заглядываю во двор сквозь штакетник. Машин во дворе нет, только темный силуэт посередине. Это псина здоровая, готовая грызть чужих. Достаю револьвер и наворачиваю глушитель. Бью в животное три раза, и псина мягко, как-то игрушечно валится на землю. Свинчиваю глушитель и убираю револьвер. Снова беру в ладонь ТТ с глушаком — это для массового отстрела. Заборы мне не преграда — через секунду приземляюсь во дворе. Смотрю вокруг, словно прибор ночного видения, прислушиваюсь. Пусто и тихо. Левой рукой достаю запасную обойму и крадусь к дверям. Пробую толкнуть указательным пальцем — заперто. Мудаки, но не полные. На девяносто процентов только. Опять на цыпочках прокрадываюсь вокруг дома. Вот и открытая форточка. Заглядываю аккуратно — в комнате нет никого. Мудаки они все-таки на девяносто девять процентов… Все это мы уже проходили. Через минуту спрыгиваю с подоконника. Половица скрипит и затыкается. Второй дубль, как в кино, только собака другая… Выглядываю осторожно в коридор и делаю шаг. Второй делаю шаг и третий. В комнате напротив пусто и в следующей — никого. Заглядываю в следующую дверь — есть! На диванчике одетым спит мордатый мужчина. Рядом с ним также спит автомат Калашникова. Мудак, он и в Африке мудак… Подхожу на цыпочках и забираю автомат, перекидываю ремень через голову. Направляю ТТ мудаку в лоб и бужу пинком. Мудак пытается вскочить, но, ткнувшись башкой о ствол, ложится обратно.

— Тихо, — шепотом кричу охраннику. — Один звук — и ты покойник.

Тот только глазами моргает. Глаза у него круглые и как будто плоские, как у филина.

— Сколько еще людей в доме? — спрашиваю. — Кто такие?

Мудак сглатывает слюну и шепчет в ответ:

— Шефы. Двое наверху. И еще братва. Двое в охране. Тоже наверху.

— Молодец. — Простая мысль приходит ко мне, и я решаю попробовать. — Дом окружен. Если через двадцать минут я не вернусь или будут выстрелы, то все равно вам конец. Но мы вас убивать не хотим. Ваши шефы перешли у канала черту и будут наказаны. Жить хочешь?

— Да, да, — задергал головой мудило. — Жить хочу. Очень хочу.

— Тогда позовешь охрану вниз. Сам придумай. Хоть чай пить, хоть в карты играть. Когда спустишься, то скажешь, чтобы не дергались. Забери обратно. — Я протягиваю мужику «Калашникова», и тот удивленно берет оружие.

Уходит. Слышу, как скрипит дерево. За такой эксперимент могут сделать из меня решето. Прижимаюсь к стене за шкафом. Слышу, как тяжело спускаются охранники вниз. Появляются. Стволы автоматов смотрят в пол.

— Добрый вечер, — говорю и забираю оружие. — Присаживайтесь. То есть ложитесь.

Парни покорно ложатся на пол и складывают руки на спине. Выдергиваю у каждого брючный ремень и связываю кисти рук.

Теперь я поднимаюсь наверх, останавливаюсь в небольшом тамбуре возле двери. Палец уже соскучился по курку. «Подожди немного, подожди, — мысленно говорю ему. — Сейчас». Делаю вдох-выдох и врываюсь в комнату. Будущие покойники сидят и играют в карты. Край сознания ухватывает зеленое сукно старинного столика, стопку долларов и даму червей. А под ней «десятка» — десять красных, кровавых сердец. Палец уже давит и давит. В сердце, в лоб, еще в сердце и в лоб другому. Такая вот тихая война. Тэтэшка пукает, мозги разлетаются вдребезги — но тихо; оба гада дохнут, не успев и слова сказать. Тихая скучная мясорубка. Даже не соколиная охота. Просто ястреб птенцов поклевал.