Владимир Угрюмов - Дикий

— Василий…

— Привет, Василий…

Я приветствую всех, кто подходит. У меня же для них имени нет. Судя по всему, я становлюсь негласным лидером, но и этого мне не надо.

— Анвер, — я подхожу к столу, и Анвер поднимает голову, — надоел растворимый кофе. Хочу чашечку турецкого.

— Понятно, — кивает Анвер, и его губы складываются в чуть приметную улыбку.

— Леха! — кричит он, и Леха подбегает к столу.

— Теперь это твой личный телохранитель и водила. В любое время суток.

Судя по лицу, парень доволен. Анвер продолжает неприметно улыбаться.

— Тогда едем, водила, — ухмыляюсь я.

— Телохранитель, — серьезно уточняет Леха, и мы идем к его белой «семерке». Наворочал парень на тачку всякой мутоты, но водит хорошо. Скоро мы останавливаемся возле полуподвальчика кафешки, и я вхожу.

Здесь мне теперь рады — из-за столиков приветственные реплики. Вот и Лика в сиреневом платье, моя красивая девушка. Почти незнакомка. Мы садимся с Ликой за свободный столик.

— Леха, скажи бармену, чтобы нас обслужил. Пусть Лику заменит. Все равно возле стойки никого нет.

Парень побежал выполнять приказание, а мне становится неловко. Я еще не привык командовать людьми! Привыкну.

Лика что-то говорит мне, и я отвечаю. Какая милая капля родинки у нее на щеке. На стенах горят светильники. Здесь уютно и тепло. Совсем не так, как у лимана. Там дикие птицы, чайки, пикировали с криками к воде, когда парни топили трупы торгашей… Неужели я влюбился в эту фактически незнакомую мне девушку? Я читал раньше про древнего героя Ахиллеса. У того была пятка, в которую его убили. Так и любовь может стать пяткой… Какой бред в голове! Больше дикости, как можно больше. Пуля сперва, пуля, затем свобода. Но нет, я не могу без любви. Даже у диких чаек, наверное, есть любовь. Дикая, свободная любовь…

— О чем ты думаешь? — спрашивает Лика и наклоняется ко мне.

— Я думаю о тебе, — честно отвечаю я ей.

Ее глаза светятся радостью, она опускает веки. Снова смотрит мне в лицо. Ей хорошо от таких слов, а мне хорошо от того, что хорошо ей.

— Спасибо, — говорит Лика одними губами.

Вижу в дверях то, чего бы лучше не видеть. Человек-«гора» стоит и вертит головой. На нем кожаный пиджак сейчас лопнет. Левый глаз заткнут ватой. Кажется, это я ему воткнул пальцем в глаз. «Гора», переваливаясь всеми своими склонами и обрывами, движется в нашу сторону, и я уже готов второй глаз ему выковырять, но «гора» не доходит, останавливается, дышит громко, садится медленно за соседний столик. Леха прибегает из бара, садится рядом с «горой», поглядывает то на него, то на меня. Что ж, я готов. И если «гора» не придет к Магомету, то Магомет замочит эту «гору» до кучи.

У нас на столе кофе и фрукты. Лика ничего не замечает. Она смотрит на меня и ждет других слов. Она красивая. Она такая красивая. Просто не знаю какая…

«Гора» хмурится, жует губы, Леха ему что-то втолковывает. Затем они смеются и пожимают руки. Слава Богу. «Гора» пересаживается за наш столик, протягивает руку и бубнит дружелюбно:

— Николаем меня кличут.

— Привет, Коля, — пожимаю его огромную, словно лопата, ладонь. — Приятно познакомиться.

— И мне приятно, — бубнит Коля, поправляя вату в глазу, и неожиданно начинает смеяться. И я смеюсь вместе с ним.

Он извиняется за беспокойство и возвращается на свое место. На одного друга в Джанкое стало больше.

Я прощаюсь с Ликой, обещая подойти к закрытию. Машу рукой «горе» и двигаюсь к дверям. Леха обгоняет меня и открывает дверь. На улице душно. Чуть слышный запах моря витает в воздухе, хотя до воды далеко. Может быть, мне только так кажется.

— Послушай, Леша… — стараюсь подобрать слова.

— Я слушаю. — Леха преданно заглядывает мне в лицо.

— Тебя ко мне приставили в качестве швейцара?

— То есть? Не понял?

— Ты мне больше дверей не открывай. Я и сам себе открою. Ты лучше первым выходи и секи обстановку. А то пока ты возле дверей тусуешься, меня, да и тебя заодно, очередью из АКМа снимут не раз.

— Точно! — Леха даже бледнеет от моих слов. — Я понял. Все понял. Больше так не буду.

Какая очередь? Какие АКМы? Но дверей мне, правда, открывать не надо.

Народ уже разъехался, но Анвер по-прежнему сидит за столом и обсуждает с Сашей и, кажется, Петром текущие дела. Анверовские парни все на одно лицо. Кто-то выше, кто-то ниже, разные волосы, носы, плечи. Но все равно одинаковые.

— Не помешаю? — спрашиваю, а мне:

— Что ты! Садись, — отвечают, и я присаживаюсь к столу.

На скатерти крошки, недоеденные куски мяса в тарелках.

— Вот я и говорю, — продолжает Анвер. — Что нам с этим председателем делать? Мы с ним договаривались о мясе? Договаривались. Он его другим продал? Продал. И продал дороже. Мы денег до фига потеряли. Надо к нему ехать.

Парни кивают.

— Могу и я смотаться, — предлагаю Анверу. — Я ведь свободен. Что без дела сидеть.

— Тебе бы отдохнуть, — не соглашается Анвер, но я настаиваю.

— Ладно. — Анвер пожимает плечами.

— Леха знает, куда ехать?

— Знает. Он у нас все знает. — Анвер молчит, думает, а после предлагает: — Давай отойдем, поговорим.

Мы идем между фруктовых деревьев. Оса жужжит, словно дизельный двигатель.

— Только ты не мочи председателя. — Анвер смотрит исподлобья. — Нам еще этот совхоз пригодится.

— Не буду, — смеюсь в ответ. — Ты меня, похоже, за людоеда принял!

Анвер пожимает плечами неопределенно, и мы возвращаемся за стол.

Сперва гнали по шоссе, затем свернули на ухабистый проселок. Желтые деревья — кажется, вязы — росли на обочине. Одинокая женщина ковырялась в поле. Нравится мне здесь. Видел я уже много людей, а ментов — не видел. Только возле вокзала. Скоро сон сморил меня, и в нем я увидел хищно изогнутый клюв и вздыбленные перья, а услышав злобный клекот, проснулся… Наваждение какое-то. От духоты. Или от тех, от того мертвого мяса, валявшегося возле лимана…

Начинается поселок. По пыльной улице едет телега. Местный дурачок сидит возле забора на корточках. Среди садов белыми кубиками торчат дома.

В правлении совхоза тучная женщина говорит, что председатель поехал домой. Домой так домой. Едем по адресу. Председатель уже встречает нас возле крыльца. Видимо, ему уже из правления позвонили. Пытается улыбаться, но губы дрожат у гада. На нем светлая рубаха навыпуск и коротковатые спортивные штаны. Пузо смешным клином топорщит рубаху. Идем между яблонь к дому и проходим в комнаты. Пахнет свежевымытым полом. Женщина с тазиком. Жена. Платье на ней в цветочек. Улыбается нам и косится на мужа.

— Погуляй, Клавдия, — говорит хозяин, а та, пробежав взглядом по нашим фигурам, предлагает:

— Может, кваску холодненького?

— Иди, иди, — кривит губы председатель.

Мы остаемся одни. Я достаю из-за пояса револьвер и крошу стволом председателю зубы.