Иван Сербин - Скальп врага

— Вот живут люди, — вздыхал Лемехов. — И как только Седого угораздило сюда забраться? Вроде законник, жить должен, согласно понятиям, скромно.

— Для тех, кого это интересует, он и живет скромно. На улице Летчика Терентьева.

Двадцать шестой дом оказался роскошным особняком, соответствующим местным стандартам. Три этажа, кирпич, черепица, широкая лужайка за домом, цветники и дорожки, выложенные мраморной плиткой.

— Некисло у нас законники живут, — оценил оперативник и выбрался из машины.

Дима последовал за ним. Они подошли к воротам, нажали кнопку звонка. Через полминуты в створке приоткрылся «глазок».

— Кого? — спросили без особой приязни.

— Нам бы с Седым потолковать, — заявил Лемехов.

— Нет здесь такого, — отрубил страж.

— Милиция, — Лемехов достал корочки, сунул под самый «глазок». — Открывай давай.

— Сейчас. Сперва постановление принеси, потом ксивой размахивать будешь, — ответили с той стороны.

— Минуту, — вышел вперед Дима. — Скажите хозяину, приехал Дима Мало, сын Крохи.

«Глазок» закрылся.

— Вконец оборзели, — возмущался Лемехов. — Раньше как хорошо было. Постучал, крикнул: «Милиция!» — и заходи, пожалуйста. А теперь? Все грамотные стали, постановления им подавай…

Громыхнул, отпираясь, засов. Калитка приоткрылась, и за ней обнаружился бугай в кожаной куртке и широких спортивных штанах. Лемехов оценил его внешний вид. В такой униформе ходили рэкетиры лет десять назад.

— Браток, ты, часом, во времени не заблудился? — поинтересовался Лемехов.

Бугай не отреагировал, только указал куда-то за дом:

— Туда идите, — а сам выглянул за ворота, проверить, все ли чисто.

Дима и Лемехов послушно зашагали в указанном направлении. Они обогнули особняк и увидели… детскую площадку. Качели, горку, песочницу. Рядом с качелями стоял стул, на котором и восседал Седой. Не глядя на гостей, он размеренно качал на качелях крохотную девчушку. Та с серьезным видом, словно выполняя ответственную работу, отсчитывала такт: «Лаз — два — тли…»

— Вот это номер, — обескураженно протянул Лемехов. — Седой-то, оказывается, дед у нас.

Седой медленно повернул голову, увидел их и снова отвернулся, словно бы ему не было никакого дела до пришедших. Он остановил качели, бережно снял девчушку и поставил на ноги.

— Иди, поиграй в песочке. Дедушка сейчас придет.

Девчушка, то и дело присаживаясь на «пятую точку», заковыляла к песочнице, семеня пухлыми ножками. Седой же двинулся к гостям.

— Здорово, Седой, — поздоровался Лемехов.

— Здравствуй, — кивнул Дима.

— Виделись уж сегодня, — не обращая внимания на оперативника, ответил тот.

— Это внучка? — спросил Дима.

— Внучка, — Седой обернулся, взглянул из-под сложенной лодочкой ладони на возящуюся в песочнице девочку. — Красивая, правда? — И, не дожидаясь ответа, предложил: — Отойдем, поговорим?

Они пошли по дорожке вокруг лужайки.

— На что тебя купили, Седой? — негромко спросил Дима. — На дом?

Смотрящий усмехнулся.

— На дом? Нет, Дима, не на дом. За дом бы я не продался. — Он посмотрел в окрашенное алым небо. — Знаешь, законникам ведь не положено иметь семьи. И это правильно. Когда некем дорожить, легче умирать. Ты сам в состоянии решить, когда и как это произойдет. Семейный человек — слабый человек. Он зависим. — Старик вздохнул, помолчал, вновь переживая прошлое. — Эти люди знали обо мне все. Всю мою жизнь. Вытряхнули, вывернули, выбили пыль. Я не продался бы за дом, Дима. Я немолод и не боюсь смерти. Но у меня есть дочь и внучка. Я боюсь не за себя. Я думал, что я сильный. Они показали мне, в чем моя слабость.

— И поэтому-то ты согласился поселиться в этих хоромах, — удовлетворенно констатировал Лемехов.

Седой впервые взглянул на оперативника. Безразлично взглянул. В его глазах не было жизни.

— Нет, у меня есть свой дом, — он вдохнул полной грудью и снова посмотрел в небо. — Но с годами мне все тяжелее быть порознь с семьей. Я хочу покоя, — добавил Седой обреченно. — Нянчить внучку. Быть рядом с дочерью.

— Это ты сдал Ляпу?

— Ляпу? Нет. Ляпу я не сдавал.

— А за что же тебе платили?

— За молчание, Дима. За молчание. Я знал, что происходит в городе. Знал про наркотики, знал про цех, но должен был молчать. До поры.

— До какой поры? — быстро спросил Лемехов.

— Пока они не наладят сеть. Теперь, хотят остальные того или нет, им придется считаться с этими людьми. Но Ляпу я не сдавал, — добавил он еще раз и усмехнулся. — Знаешь, Дима, оказалось, что совесть уговорить совсем не сложно. Надо просто сказать себе: в каждом городе, в каждой области, в каждой стране каждый день продаются сотни, тысячи, миллионы доз. Наркоманы — отбросы общества. Никто не заставляет их ширяться, они сами выбирают свой путь. Так почему же я должен их жалеть? Почему должен жертвовать семьей ради толпы дебилов, которые все равно найдут дозу, уколются и забудутся в этой дряни? Все они закончат одинаково — их трупы найдут в помойных баках, в грязных канавах, в засранных подъездах. Всех, Дима, кроме тех, кто одумается, но это опять же их воля, и она не зависит от моего выбора. Так ради чего я должен жертвовать жизнью внучки? Она ведь совсем маленькая. Ей даже неизвестно, что на свете есть дрянь вроде травки или снежка.

— Не дави из меня слезу, Седой, — жестко ответил Дима. — Каждый делает свой выбор. Ты свой сделал. Мне нужно знать только одно: кто они?

Седой безразлично пожал плечами.

— Думаешь, меня это интересовало? Нет, Дима. Меня интересовала моя семья. Я сказал бы тебе, если бы знал, но я не знаю, даю слово. Для меня они — голос по телефону. — Он остановился, посмотрел на Диму. — С годами всем хочется покоя. Даже самым убежденным. Все остальное теряет смысл. Законники перестают соблюдать закон, соыбирают лавэ и покупают на них покой. Другие просто исчезают. Растворяются, как в тумане. Ты тоже захочешь покоя, Дима. Раньше или позже, но захочешь.

— Ты купил свой покой ценой чужих жизней, Седой, — ответил тот.

Смотрящий снова усмехнулся.

— Наверное, ты прав. Легко быть судьей на чужом процессе. Хочешь завалить меня? Это несложно. У тебя ведь есть пистолет? Приставь «ствол» к голове, нажми на курок и посмотри, как мои мозги вылетят из черепа. Удовлетворит тебя это? Если да — давай, я не стану сопротивляться. И любой сходняк тебя оправдает. — Седой вдруг придвинулся к Диме, ухватил того за отвороты пиджака, забормотал: — Только не здесь, ладно? Не надо здесь. Не на глазах у внучки. Я сам пойду с тобой. Сам. Мы поедем куда-нибудь, где никто нас не увидит. Там ты все сделаешь. Я прошу тебя, Дима.

Глаза у него слезились, но не от эмоций, просто от старости. Руки тряслись.

— Мне нужно лишь знать, кто эти люди, — ответил Дима.