Сергей Зверев - Погром в тылу врага

Мастерски выпили, даже не поморщившись, хотя качество напитка оставляло желать лучшего.

– Закусывай. – Бережной с хрустом раскрыл упаковку, заполненную чем-то не особо съедобным на вид.

– Что это? – ужаснулся Олег.

– Клубника, – объяснил Бережной. И пошутил: – Со вкусом презерватива. Сержанту Малютину посылка пришла с исторической родины. Но сейчас не до посылок, сам понимаешь, время тяжелое, военное, другие у бойцов задачи. Я уже попробовал. Вкус необычный, но, пожалуй, не отравлено. Держи. – Он извлек из кейса две вилки, одну отдал Олегу, у другой отогнул зубец и принялся увлеченно выковыривать что-то из зуба – видимо, остатки ужина.

Коньяк выпили очень быстро. Впрочем, больше не надо, если не забывать, кто они такие и где находятся. В голове прояснилось, подавленность отошла на задний план и заняла выжидательную позицию.

– Да ладно тебе смурнеть, – сказал Бережной. – Ты же настоящий мужик, справишься, подумаешь, личные неурядицы. Хотя, в принципе, я тебя понимаю. – Щеки замполита порозовели, он принялся разглагольствовать: – Одно дело быть мощным самцом, принимать твердые мужские решения, защищать Родину до последней капли крови, служить образцом для подражания и вся такая фигня. И совсем другое – банальная бытовая проблема, разрешить которую всемогущий мужчина не в состоянии и чувствует себя никчемной половой тряпкой. Мы беспомощная прослойка, люди ноги о нас вытирают. Как ты думаешь, Чак Норрис в состоянии самостоятельно поменять прокладку в протекающем кране? Да он, хоть тресни, не поймет, о чем речь и почему эта смазливая бестия, что делит с ним кровать, постоянно над ним насмехается по этому поводу. Ему проще одним ударом свернуть этот кран или заплатить сантехнику. Впрочем, меня куда-то понесло. – Бережной озадаченно покорябал непокорный рыжий хохол. – Уж заменить прокладку мы с тобой сумеем. Ты точно решил уйти со службы?

– Точно, – кивнул Олег. – Закончилась служба. Как календарь майя. Ты сам прекрасно понимаешь, что не мытьем, так катаньем меня из армии попросят. Очень я кому-то неудобен. Пройдет неделя, другая, намекнут, что контракт подходит к концу и перезаключать его обе стороны не намерены. Оно и к лучшему, вернусь на родину…

– Да перестань, – поморщился Бережной. – В глу*censored* сибирскую провинцию?

– Ага, примкну к полутора миллионам провинциалов нашего тихого уездного городишки, – усмехнулся Олег. – Выживу, на самом деле там не так уж плохо. Матери нужна поддержка, трудно ей без отца. Неприятности с квартирой тоже решать надо.

– Что такое? – встревожился замполит.

– Национальная правовая традиция, – пожал плечами Олег. – Сначала подписываем договор, потом его читаем.

– А с Валентиной ты окончательно разлаялся? – осторожно поинтересовался Бережной.

– Не доставай, – помрачнел Олег. – Любую допечет – четыре года скитаться по съемным квартирам, где даже полку прибить нельзя. Собственное жилье – запредельная мечта. Меня практически не видит, на денежном фронте без перемен, машина празднует совершеннолетие…

– М-да, орденоносец, блин… – посочувствовал Бережной, машинально хватаясь за бутылку и выцеживая в стаканы последние капли. Эффект от «лечения», похоже, проходил. Старший по должности снова погружался в меланхолию и инфантилизм. – Да ладно, Олежка, не грузись, – пытался он развеселить ротного. – Бабы – дело наживное. Оно и к лучшему, что жизнь кардинально изменится. Давай по капельке – за пофигизм. Я тоже со своей недавно повздорил: горячий кофе в постель подала, зараза, – вылила и умчалась со злорадным хохотом…

Обсудить особенности личной жизни замполита офицеры не успели. Из соседней палатки донесся гул недовольных голосов. Проскакивали и откровенно сомнительные выражения. Драки не было, просто люди бурно выражали недовольство. Телевизор продолжал работать, но уже не пел, а что-то вещал на неподражаемом латышском языке. И чем дольше он это делал, тем громче и недовольнее бубнили ротные офицеры. Раздался грохот, похоже, свалился раскладной стул. «Опомнись, Шура! – испуганно восклицал командир первого взвода лейтенант Оленич. – Ящик-то ни в чем не виноват, другого не будет…»

– Чего там такое? – насторожился замполит. – Надеюсь, не разборки на почве неприязненных взаимоотношений?

– Пошли смотреть, – вздохнул капитан Веренеев и принялся выбираться из продавленной раскладушки.

В соседней палатке было накурено и обстановка меньше всего напоминала клуб английских джентльменов. Распоясанные, полураздетые офицеры толпились возле портативного телеприемника, стоящего на колченогом стуле, и наперебой его костерили. Это была даже не дискуссия, а какая-то дружная хула.

– Прервитесь, товарищи офицеры, и объясните, что случилось, – сдвинув брови, сказал Олег.

– И можно не вставать по стойке «смирно», когда заходит старший по званию, – иронично добавил Бережной. – Впрочем, что-то мне подсказывает, что вы и не собирались этого делать.

– Мы возмущены, товарищ капитан. Нас оскорбили до глубины наших ранимых душ, – с чувством сказал лейтенант Григорий Оленич – смышленый и смешливый двадцатишестилетний командир первого взвода. И выстрелил указательным пальцем в телевизор. Но там уже не было ничего крамольного, новости с латышской стороны завершал прогноз погоды. Блондинка с неестественной улыбкой и бюстом аппетитного размера жестикулировала над картой латвийского государства. Но прелести дамы молодых и энергичных комвзводов в данную минуту не интересовали.

– Виноваты, товарищ капитан, мы сделали ряд резких заявлений, от которых ничего не изменилось и даже на душе не стало легче, – развивал тему уравновешенный и интеллигентный лейтенант из третьего взвода Максим Болдин. – В телевизоре один из региональных латвийских каналов показывает местные новости, другое тут не ловится. Под новостями бежит синхронный текст на русском языке – поэтому все понятно. Треть населения Латвии, как известно, – русские, и далеко не все разбирают латышский язык. Так вот. Диктор местного телевидения с радостным придыханием в голосе сообщил, что сегодня утром на восточной окраине города Домбеле в торжественной обстановке открыт памятник героически погибшим от рук советских оккупантов бойцам местного карательного батальона «Ваффен СС». Мэр произнес торжественную речь, депутаты сейма возложили цветы к подножию монумента, плакали старенькие ветераны, с надеждой глядя на молодую поросль с суровыми эсэсовскими лицами… Командир, это что за фигня? – Максим пристально воззрился на капитана, как будто это он был ответственен за возмутительное мероприятие.

– Твари, – фыркнул хмурый и циничный Шура Крутасов – сухой, как хворостина, командир второго взвода. – Это у них, типа, рост национального самосознания. А что вы хотите – территория рейхскомиссариата Остланд.