Илья Рясной - Цеховики

— Не беспокойтесь…

— Что «не беспокойтесь», мать вашу так-растак?! Меня! В тюрьму! Какой-то сопляк. Какое-то ничтожество, мальчишка, которому понравилось, что он власть уесть может. Диссидент! Рвань!

— Сергей Вельяминович, — укоризненно произнес собеседник.

— Да я с такими людьми на «ты», такие связи имею… А он… Шавка подзаборная решила льва укусить. Не смешно?

— Уже не смешно.

— Правильно. Потому что с вас пользы как с козла молока. Думаешь, меня за горло возьмут, срок дадут и на этом все кончится? Вы меня попомните. Я молчать не буду (нецензурно)!

— Зачем вы так?

— Пожалеете, что пузо чесали лениво, когда работать надо было и вызволять меня. Я вам, оглоедам, устрою.

— Мы делаем все, что можем. Но возможности небезграничны. Не можем же мы заставить прекратить дело, в котором Москва заинтересована.

— Мне плевать на дело! Меня не должно в деле быть.

— Как?

— Размажьте этого следователя, так его растак, в лепешку! В порошок сотрите! Глотку порвите! Закопайте!

— Вряд ли это поможет.

— Поможет… Я так хочу! Хочу, чтобы эта мразь лежала в земле! Чтоб его черви ели! И так будет!..» Коваленко выключил магнитофон.

— Дальше ничего интересного.

— С кем разговаривал Выдрин?

— Это не так важно. Он по делу не проходит. Скажу лишь, что личность в некоторых кругах довольно заметная.

— Из нашего города?

— Нет… Повторяю — это не так важно.

— А где была сделана запись?

— Это тоже неважно. Важно, что на записи…

Гэбэшные оперативники и следователи непосредственно с людьми, с преступниками работают чаще всего слабовато. Заставить признаться, обхитрить, охмурить — тут нахальный, продувной, обладающий опытом работы со всякой мразью опер из отделения милиции даст гэбэшникам сто очков форы. Что же касается технического обеспечения — тут между КГБ и другими службами всегда была пропасть. Технические подразделения госбезопасности позволяли этой организации играть на равных и выигрывать партии у самых лучших разведок мира. Записать разговор по дрожанию оконного стекла с расстояния сто пятьдесят метров, прилепить к куртке человека крошечный микрофон — это Для оперов КГБ труда никакого не составляло.

— Как я должен оценить этот подарок? — спросил я, внимательно глядя на подполковника.

— Скорее всего на вашу ликвидацию будет сделан заказ.

— И выписана накладная.

На шутку Коваленко не отреагировал.

— Человек, с которым разговаривал Выдрин, может без труда найти квалифицированного убийцу. Исполнитель, уверяю вас, будет сильно отличаться от тех приготовишек, которых к вам подослал Грек…

— Куда мне от него деваться?

— Лучше всего было бы передать это дело. Похоже, Выдрин считает вас источником всех своих бед. И не успокоится, пока не рассчитается… Но если вы уйдете отдела, на его требования никто не будет обращать внимания, поскольку вы перестанете представлять опасность, а убивать людей из чьей-то прихоти эти люди не будут — слишком опасно.

Я задумался. На душе стало сразу тяжело. Над головой будто нависла какая-то неопределенная темная масса, готовая обрушиться и поглотить в любую минуту. В который раз замаячила она — тень смерти. Бросить бы все к такой-то материли так слишком много сил, энергии, жизни взяло у меня это дело…

— Нет, невозможно. Я не могу оставить дело. Оно в таком состоянии, что вывести того же Выдрина на чистую воду смогу только я. Другой руководитель группы будет только материалы три месяца изучать… Нет.

— Я попытаюсь выделить вам охрану… И мы попробуем воздействовать на ситуацию другими средствами. Не знаю, получится ли у нас.

— Если не получится — я об этом узнаю первым, — невесело усмехнулся я.

На этот раз Коваленко улыбнулся. Только криво и грустно…

Жить под страхом вынесенного какими-то бандюгами приговора не очень приятно. Кто не был в моей шкуре — не поймет. Все равно что лежать шеей на гильотине и ждать, найдется ли добрый человек, который обрушит нож.

Через три недели после этого разговора в семнадцат часов двадцать минут позвонил Пашка и сказал.

— Подъезжай на проспект Суворова к девятому дому. Тут тебя жмурик дожидается.

— Кто погиб?

— Увидишь.

На проспекте Суворова стояли две милицейские машины. Тело увезли, о произошедшей трагедии говорили пятна крови на асфальте.

— Он оттуда спланировал, с одиннадцатого этажа, — Пашка показал на открытое окно. — Наверное, решил, что он голубь мира.

— Кто спланировал?

— Выдрин… Рожденный ползать летать не может.

— Что он тут делал? Он же в обкомовском доме на Пушкина проживает.

— Квартира принадлежит Соколовой Любови Николаевне. Тебе это имя ни о чем не говорит?

— Ни о чем.

— Заместитель начальника горздравотдела. Начинала путь от зубного врача и всю карьеру сделала исключительно благодаря своему телу. Щедро дарила свои прелести различным начальникам. Талантливая баба. На панели ей бы цены не было.

— Выдрин был ее очередным хахалем?

— Выходит, был.

— Что она говорит?

— Говорит, что понятия не имеет, как он попал в квартиру.

— Где она сейчас?

— В отделении.

Соколова оказалась красивой женщиной лет под сорок с надменным злым лицом. В ее ушах были серьги со здоровенными бриллиантами. Одета она была в строгий, ладно сидящий костюм. Типичная райкомовская и обкомовская проститутка.

— У вас Выдрин никогда не бывал?

— Был один раз года два назад. Обсуждали деловые вопросы.

— Как в квартиру попал?

— Не знаю.

— У него был ключ?

— Не знаю. Я с ним не договаривалась встречаться.

— Я сейчас запротоколирую все, что вы мне говорите, потом уличу вас во лжи и спрячу в камеру за дачу заведомо ложных показаний.

— Что?

— А потом поинтересуюсь, на какие шиши у вас в ушах бриллианты по полтора карата.

— Вы, молодые люди, не знаете, с кем связываетесь. Так что угрожать мне не надо.

— Знаю. Меня и Норгулина ненормальными считают. И арестую я вас, ни секунды не думая.

Я блефовал, конечно. Легче оживить египетскую мумию, чем привлечь кого-то за дачу ложных показаний. Но Соколова приняла все за чистую монету.

— Нам всего-то нужны некоторые подробности не для протокола. Все между нами останется.

Соколова наморщила лоб, просчитывая, как ей вести себя. Наконец решила, что лучше не переть на рожон.

— Мы с ним договорились встретиться в полседьмого. Но он любил приходить пораньше. У него был свой ключ.

— Кто знал о вашей встрече?

— Я никому не говорила. Может, он рассказывал.

Больше мы из нее ничего полезного не вытянули.

Дело велось положенные по закону два месяца. Экспертиза дала заключение, что телесные повреждения, повлекшие смерть, типичны для падения с большой высоты. Опросы соседей ничего не дали. Якобы в это время у подъезда видели какого-то молодого человека, но мало ли кто по улицам ходит. В постановлении о прекращении дела значилось, что несчастный, разочаровавшись в жизни, сиганул из окна и решил таким образом все навалившиеся проблемы. Стресс. Страх заслуженного наказания. Точка. Следствие закончено, забудьте.