Илья Рясной - Ночь длинных ножей

— О-я-а-а!!! — вновь завопили из соседней комнаты. Алейников мысленно подвел итоги. В доме было шестеро бандитов. О четверых можно не беспокоиться — им уже не бороться за свободу Ичкерии. Еще один был ранен и истекал кровью, ему перебило ногу и плюс к этому две пули вошли в плечо. Это он так дико орал. Последний бандит был более-менее целым, если не считать, что его отключили хорошим ударом по голове. Он только начинал приходить в себя, тряс массивной головой и слабо мычал, дико оглядываясь и морщясь от бьющего в глаза луча фонарика.

— Все, собираем их. И оружие. Трупы оставляем. Сейчас все село встанет на уши, — бросил Алейников. — Слишком много шума, черт возьми!

Раненых боевиков подхватили, выволокли на улицу и бросили в «Урал», как мешки с картошкой, ничуть не заботясь о сохранности товара. Опять послышался дикий вопль. Собровец, прыгнувший в кузов, наконец догадался заклеить чеченцу пластырем рот, и теперь тому оставалось только мычать и стонать. Потом быстренько собрали оружие и кинули следом.

Но уйти в темпе вальса не удалось.

— Черт побери! — воскликнул Алейников, пригибая голову и слушая новые хлопки выстрелов.

Били из автомата. Мелкий брат, стоявший рядом с Алейниковым, отпрянул — пуля впилась за его спиной в борт «Урала».

— Получи. — Один из собровцев навскидку послал ответную очередь. Кажется, ему повезло — он в кого-то попал, поскольку оттуда больше не стреляли.

Через несколько секунд выстрелы загрохотали с другой стороны. Это били из какой-то несерьезной игрушки, типа чеченского «узи» — автомата «борз».

— Заповедник ваххабитский, твою мать! — Алейников заскочил в «уазик», прикрикнул растерявшемуся Гризли:

— Шевелись! Все на месте?

Командир группы СОБРа махнул рукой:

— Порядок.

Самое страшное — забыть в ночи своего товарища. Этому нет прощения.

— Двигаем!

Еще одна пуля срикошетила от БРДМ… Когда выбрались из поселка, Алейников провел ладонью по лицу и выдохнул с облегчением:

— Целы все. Выбрались.

— Я, кажется, окончательно проснулся, — уведомил Гризли. — Жалко, ушей не порезал на сувениры.

— Да заглохнул бы, хохотунчик ты наш! — бросил Мелкий брат, голос его дрожал. Алейников взял рацию.

— Астрахань, ответь второму.

— На связи, — ответил дежурный по отделу.

— Нападение на оперативную группу. Поднимай тревожную группу. Подтягивайте силы к пятому блокпосту. С места не двигаться. Ждите нас.

— Понял…

— Оповести комендатуру…

Все сделано. Резерв задействован. Их будут встречать БТР и две машины с омоновцами.

Удалившись на безопасное расстояние, Алейников взял рацию и сказал:

— Притормаживайте, ребята…

«Урал» и БРДМ остановились. «Уазик» встал им в хвост. Алейников вышел и подошел к спрыгнувшему на землю командиру собровцев.

— Шум подняли. Но потом штатно отработали. Молодцы. — Алейников закурил.

— Гаденыш шум поднял, — сказал командир группы, тоже закуривая. — Так бы без единого выстрела их взяли.

— Главное, наши все целые. Как твой парнишка?

— Жить будет…. Если налить хорошо.

— Нальем, — кивнул Алейников.

Он предвкушал, как расслабится, прибыв на базу, — хватанет стакан водки и снимет накопившееся напряжение. Тогда клокочущее в груди возбуждение боя отступит и сердце успокоится.

— Давай посмотрим нашего языка, — сказал Алейников.

— Рогов, Ломов, тащите клиента! — крикнул командир СОБРа.

Вытащили пришедшего в себя от удара по голове пленного. Второй бандит потерял сознание, ему вкололи промедол, наложили жгуты, и он отключился. Возможно, он выживет. А может быть, и нет. Спешить из-за него к медикам никто не стремился. То, что сдохнет еще один воин Аллаха, никого, по большому счету, не волновало. Сейчас надлежало разговорить другого.

Алейников внимательно посмотрел на пленного, освещая фонарем. Тот щурился и отводил глаза. Стоявший сзади собровец ударил его по ногам, ловко поставил на колени, взял за волосы, так что Алейников смог рассмотреть лицо. Оно было смуглое, с восточным разрезом глаз. Это был явно не чеченец и не ногаец. Скорее всего, пришелец из Средней Азии. Среднеазитские баи запретили в своих вотчинах ваххабизм, выжигают его каленым железом, и ваххабиты оттуда мигрируют в Россию, в Ичкерию, где им раздолье.

— Хороший моджахед, — оценил, как коня на ярмарке, командир СОБРа, с удовлетворением разглядывая «языка».

— Ну, поговорим? — спросил Алейников.

— Со своим братом ишаком говори, — бросил, как плюнул, пленный. Говорил он по-русски правильно, со слабым акцентом.

— Так, значит? — Алейников обернулся к командиру и спросил:

— Будем уговаривать?

— Убивай! — крикнул пленный. — Я готов!

— Ты хорошо подумал? — Алейников вытащил автоматический пистолет Стечкина. Ударил ногой в грудь стоящего на коленях среднеазита. Распластал на земле. И высадил вокруг головы четыре пули.

Моджахед зажмурился. Но когда открыл глаза, в них еще больше затвердело то проклятое упрямство, которое заставляет этих фанатиков смотреть в лицо смерти и умирать с именем Аллаха на устах.

— Встать, — прикрикнул Алейников.

Моджахед послушно поднялся. Он качался, руки за его спиной были накрепко стянуты наручниками, но он не подавал вида, что ему больно.

— Ты чего-то не догоняешь, моджахед ты наш разлюбезный, — произнес Алейников. — А я тебе объясню. Ты не местный. Ты чужой. Никто тебя не хватится. Никто о тебе узнавать не будет. Никто обмен не предложит. Тебя использовали, и теперь ты никому не нужен. Ты знаешь, как поступают с наемниками?

— Я не боюсь смерти. Это вы, жалкие псы, боитесь смерти. У вас сердца женщин, а не мужчин.

— Не боишься смерти? А ты знаешь, что такое собачья смерть? Когда мусульманин гибнет не от пули, а от петли. А потом мусульманину отрезают голову.

Моджахед уставился в землю.

— Потом мусульманину вспарывают живот. И бросают на съедение собакам. А знаешь, что такие мусульмане не попадают в рай…

Алейников умел общаться с подобной публикой. Он научился ее убеждать… Не прошло и четверти часа, как моджахед начал говорить.

— Зачем Хромой вернулся? — спросил начальник криминалки.

— Он не говорил. Он дал денег. Обещал больше денег. Он много чего обещал.

— И что, выполнял свои многочисленные обещания?

— Махмуд заставил бы выполнить….

— И чего ты, Махмуд, собирался дальше делать?

— Ушел бы с ним… В Турцию.

— Сам-то откуда?

— Из Киргизии.

— Не любят вашего брата там?

— Ничего. Пройдет время, мы и там свое возьмем… Мы везде возьмем свое.

— Нет, не удастся… Где сам Хромой?

— Я не знаю. Он нас оставил. У него дела. У него здесь много дел.

— Ну да. Посетить могилы предков. Вопросов было много. Моджахед продолжал врать. Но врал он плохо.