Александр Леонидов - Кинжал без плаща

У Хока был винный погреб, выложенный природным булыжником, просторный и сумрачный, с крутыми 33 ступенями вниз, прохладный даже в летний зной. Здесь хранились на 178 стеллажах обрамленные бархатом благородной пыли бутылки Франции, Италии, Испании, рейнских виноградников. Некоторые пролежали в коллекции не один век…

Хок по роду своей деятельности не боялся ни Бога, ни черта. Пожилой человек с лоснящейся лысиной в обрамлении жидких седых волосенок, гладко выбритый и церемонно одетый, Хок носил «вальтер» в подмышеченой кобуре и крошечный дамский трехзарядный пистолет за резинкой правого носка.

Хок не боялся полиции — она его боялась. Хок не боялся воров и бандитов — они его боялись. Одного на свете с 1944 года боялся Эрни Хок — он боялся русских. Молодому спецу «Внешторга» предстояло войти в контакт с Эрни и получить иньекции спинного мозга для омоложения дряхлеющих советских вождей. Ни у кого тогда и мысли не было, чтобы получить чудо-средство в СССР — столь чудовищной представлялась вампирическая мысль перехватить чужую жизнь.

Но — шаг сделан. То, что не рисковали получить в СССР, надеялись за валюту получить в Западной Германии. К Хоку послали гонца налаживать отношения — значит, совдепу приходит конец, понял Лордик.

Бюрократическая машина сработала быстро: подлинники документов о преступлениях Эрни Хока в годы Второй Мировой войны были собраны в архивах КГБ, Министерства обороны, Военной прокуратуры СССР и срочно курьерской почтой доставлены в Гифхорн.

Через день их получил сам «виновник торжества», а еще через день он перезвонил Мезенцову в отель «Гертруда» по приложенной визитной карточке и пригласил зайти по-свойски. Хок говорил по-русски! В свое время подготовленный школой Абвера для войны с Россией, он не забыл, не утратил навык общения с «византийцами», как он называл жителей СССР.

Так Лордик Мезенцов впервые вошел в «тихую гавань» старого пирата, в воды комфорта и забвения. Он был собран и напряжен, по кошачьи упруго ступая по драгоценному паркету «базилика», он понимал — визит может окончиться чем угодно, вплоть до устранения нежелательного свидетеля.

У них уже была одна на двоих большая тайна — и вскоре должна была появиться вторая. А умные люди в торгпредстве недаром говорили: у кого тайны с Хоком — у того смерть сидит за плечами…

В доме Эрни обстановка успокаивала, убаюкивала внимание своей исключительно немецкой упорядоченностью, чинной чопорностью и неким сентиментальным провинционализмом. Диваны и кресла обтянуты прохладным полосатым шелком, их полированные подлокотники красного дерева удобно ложились в ладонь. Картины фламандской школы XVII–XVIII веков с сюжетами из жизни традиционного бурга выдавали в хозяине культуртрегера и почвенника Германии.

Лордик понимал, что он, как в сказке, попал в замок людоеда, но замок был далек от сказочной мрачности, развешанных черепов и скелетов на карауле. Разве что лепнина на потолке чуть отдавала сатанизмом — некие драконы, химеры, оскаленные псы щерились из-под побелки, словно замурованные в известковую скорлупу. Но в остальном — дом как дом, бизнес как бизнес…

— А может, так оно и есть? — подумал Мезенцов. — Дом как дом и бизнес как бизнес?

В сознании произошла странная аберрация — Хок вошел в обойму бизнесменов, вместо того, чтобы выпасть из обоймы рода человеческого. Лордик сидел внутри адского гнезда — и постепенно приучал себя к мысли, что все гнезда — адские.

Разговор шел неторопливо, издалека. Хок интересовался Россией, переменами к «свободе», потом как бы невзначай спросил у Мезенцова, что привело его в Гифхорн?

— Мне необходимо совершить определенную торговую сделку… — взял Лордик быка за рога. — Особого рода сделку… С вами…

— Хм… боюсь вас огорчить, но я уже не торгую щетиной… Я закрыл бизнес и живу на правах рантье…

— Я не интересуюсь щетиной, — тонко улыбнулся Лордик, — разве что бреюсь… иногда… Нет, херр Хок, мне необходим особый товар, тот, который называют эликсиром молодости…

Старик Эрни был выдержанным человеком. Он и бровью не повел. Отхлебывал из китайской фарфоровой чашки баварский шоколад и тихонько морщился, как от зубной боли.

— Объясните, молодой человек, почему я не должен немедленно вытряхнуть вас из своего дома?

— Если бы я был «подсадной уткой», я бы уже надел на вас наручники… — терпеливо, как ребенку объяснял Мезенцов — Я принес вам гору компромата, неужели вы думаете, херр Хок, что мне понадобилось бы подлавливать вас на эликсире молодости? По нацистским преступлениям нет срока давности…

— Хм… — поднял Хок седую, кустистую бровь, — тогда объясните другое… почему я не должен прихлопнуть вас, ключевого свидетеля, безотлагательно?

Русский язык в редактуре абвера был немного книжным. Он не выражал богатства образов, проносящихся за казенными, как из хрестоматии, фразами. Но суть Хок умел хорошо передать, тут уж не поспоришь.

— Потому что я представитель крупного заказчика, — разжевывал Мезенцов, — и потому что я принесу вам, герр Эрни, хорошие деньги на блюдечке.

— На блюдечке много не уместится… — придирчиво сверил мысль со своим фарфоровым блюдцем Хок. — Но вообще-то вы правы, я предпочитаю наличные и терпеть не могу банковских переводов. Говорят, что банки были придуманы для удобства людей… как бы не так, хе-хе, банки всегда были людям неудобны, но они хороши для фискальных целей государства… Банк — это тот же рентген, глаз Большого Брата… Как вы относитесь к государству?

— Герр Эрни, в вашем вопросе я чувствую заданный ответ. Но я не стану подлаживаться под собеседника. Я представляю величайшую империю на планете и я люблю ее. Это может показаться вам странным, но я, правда, люблю ее тяжкую поступь, ее ледяное величие, металлический кимвал ее голоса, звон литавр и рычание труб на ее парадах… Я слишком потерт жизнью, чтобы верить в ее справедливость, ее доброту или прогрессивность. Но я верю в Силу — Силу, равной которой нет. Мне кажется, вы, херр Хок должны это понимать.

— Сколько вам лет? — прищурился (прямо-таки по-Ленински) Эрни. — Вы кажетесь таким молодым…

— Это обманчиво, херр Хок. Я уже перевалил за ту черту, на которой остановили Христа. Я не могу считать себя молодым.

— Ха! 33 года! Поверьте старику, вы еще мальчик! Когда-то юный лейтенант райха Хок рассуждал именно так же. Но это пройдет! У каждого есть своя империя. Не каждому суждено пережить ее — но у каждого есть надежда пережить империю и увидеть ее слабость и агонию…

— Я работаю для того, чтобы никто этого не увидел и не пережил. Ради этого я и приехал к вам.

— Если вы приехали ко мне за божественным элексиром — за семь миль хлеб-соль хлебать (русские поговорки путались в старческой памяти Хока) — значит, ваши боги ослабли и алчут помощи. Империя на грани — и вы это понимаете, но не хотите открыть глаза до конца.