Дмитрий Красько - Волк-одиночка

Я встал, подошел к Розочке и положил руку ей на плечо — взыграло джентльменство. Надо утешить девушку, ведь я, если на то пошло, ее борщ кушал:

— Да успокойтесь вы, в самом деле. Ну, кто он такой, чтобы из-за него слезы лить? Вот вы — молодая интересная девушка, в пеньюаре и со всеми причиндалами. Если вы захотите, первый встречный вашим станет. А он кто? Престарелый пердун, которому смерть в задницу дышит. Денег у него много? Так ведь это дело наживное. Я и сам временами немалые суммы на пьянки, девочек и рулетку тратил. Вот и все его достоинства. А вы посмотрите на дело с другой стороны — найдете себе молодого, который будет вас так любить, что замучаетесь бретельки на лифчик пришивать. В конце концов, в этой идиотской жизни кроме любви и ненависти ничего не имеет значения. Все великие дела совершаются только из-за этих двух чувств. Из-за денег — только мелочь, дешевка.

Она, как я вдруг заметил, прижалась щекой к моей руке и уже не плакала. Это опять стало полной неожиданностью для меня и я, прокашлявшись, уточнил:

— Эй, Розочка, все в порядке?

— Да, — она кивнула. Голос ее был грустным, но уже без истерических ноток. — Вы, наверное, правы. Он меня бросил — и это к лучшему. Я всегда знала, что Лева — нехороший человек…

— Еще какой! — согласно буркнул я.

— …и дела, которыми он занимается — нехорошие. Вот и вам он, наверное, пакость какую-то сделал, раз вы его убить хотите.

— С чего это ты взяла? — от удивления я, сам того не приметив, перешел на «ты». Впрочем, наверное, как раз вовремя.

— Пистолет перед вами не просто так лежал, — пояснила она.

— Не просто, — согласился я. — Но почему сразу убить? — раскрывать карты перед первой попавшейся, пусть даже смазливой мордашкой, я не собирался. Тем более, что женское племя — народ темпераментный, переменчивый, чего доброго, после моего отъезда возьмет и позвонит или Камене — чтобы он ждал меня. Или в милицию — чтобы та защитила любимого. А мне, признаться, очень не хотелось бы ни первого, ни второго. — Может, я просто поговорить хотел?

— А пистолет зачем?

— А пистолет — в любом разговоре дополнительный аргумент. Он, понимаешь, решил нас, таксеров, налогом в пользу себя, ненаглядного, обложить. Через это его решение одному моему хорошему другу уже расколотили на мелкие кусочки череп. Вот я и пришел сюда с пистолетом, чтобы показать, что мы, в случае чего, тоже огрызнуться можем.

— Это правда? — она с ужасом посмотрела на меня.

— Правда, — спокойно подтвердил я. — А что именно?

— Что вашего друга убили?

Не устаю поражаться женской логике. С каждым разом она приводит меня все в больший восторг. Скоро я при очередном таком припадке кипятком пописаю и ошпарюсь. Ну посудите сами — пять минут назад она с полнейшим безразличием обличала меня в желании убить Камену, а теперь ужасается, что посредством воли Камены убит Четыре Глаза. И в том, и в другом случае речь идет о человеческой жизни, но если Четыре Глаза уже мертв, причем изрядное время, то Камена еще жив и его убийство можно предотвратить. Однако Розочку, как истинную женщину, ужаснул свершившийся факт, а не то, что может случиться в будущем, пусть даже самом ближайшем. Тут нужно включать фантазию, становиться художником, а где вы видели женщину-художника?

— Это правда, что моего друга убили, — сказал я. А что еще мне оставалось делать?

— Какой кошмар! Неужели Лева этим занимается?

— Ни разу, — быстро возразил я. — С точки зрения мертвого закона Лева чист, как первая капля самогона. Он просто сидит в кабинете и отдает приказания.

— Но ведь это по его указке…

— Я же сказал — с точки зрения мертвого закона.

— Да-да, — она грустно кивнула. — Но его здесь нет. И что теперь вы собираетесь делать?

— Хочу спросить, где товарищ Камена обитает, когда он не на работе и даже не у вас?

— Дома, где же еще? — она удивилась. Вполне логично, кстати.

— Я дико извиняюсь, — мягко поправился я. — Адрес, если можно.

— Проспект Космонавтов, дом семь, квартира сто одиннадцать, — сказала она. И, невесело усмехнувшись, добавила. — Могу, если интересно, и номер телефона сказать. Мы ведь когда познакомились, я в него как дура влюблена была, до беспамятства. Все адреса, все телефоны на зубок выучила. — Моральный мазохизм, понимаешь. Теперь неделю с горькой улыбкой будет мучить себя воспоминаниями. Может, и дольше.

— Телефона не надо, — я покачал головой. — Но и думать об этом хуцпане тоже не надо. Это ни к чему хорошему не приведет. И ничего хорошего не получилось бы, продолжай вы встречаться. Ну, было. Но ведь прошло, да? Каждый человек имеет право на глупость. Не казнить же себя за это всю жизнь.

— А о чем мне еще думать? — возразила она. — Я сегодня до четырех часов заснуть не могла. Вот ты приехал — и мне легче стало. Потому что ты — рядом, ты — живой, ты — говоришь, и твои слова свободны от него, такого, какой он в моей памяти. Но ведь это не надолго. Ты получил, что хотел, сейчас встанешь и уедешь по указанному адресу. А я снова останусь одна, снова не смогу заснуть, буду лежать и таращиться в потолок. И какие у меня при этом думы должны быть, скажи, пожалуйста?

— О том, какое он дерьмо был, — посоветовал я. — Давай, Розочка, сделаем так. Я сейчас действительно уеду по указанному адресу. Но ведь это, если разобраться, не займет много времени — час-полтора от силы, думаю. А потом я вернусь. Если тебе кто-то нужен, чтобы развлекать тебя разговорами, то я с радостью готов стать этим кем-то. Давненько я не бывал кому-нибудь нужен. Подзабытое чувство.

— Возвращайся, — кивнула она. И расплылась в совершенно неожиданной улыбке: — Мне с тобой хорошо. Ты совсем не страшный. Даже когда пистолет под рукой держишь.

— И что — совсем не страшный? — удивился я.

— Совсем-совсем, — подтвердила она.

Странно. Мне всегда казалось, что мое лицо, если и не есть символ мужественности и решительности, то уж утонченным или забавным его никак не назовешь. Тем более после бессонной ночи и со щетиною на щеках и подбородке. Но у Розочки было свое мнение по этому поводу.

— Ты приезжай, — повторила она. И потерлась щекой о мою руку, все еще лежащую у нее на плече. — Ты мне действительно нужен.

— Я приеду, — пообещал я, направляясь к двери.

Выйдя в ночь, я в полном обалдении уставился на небо. Туман рассосался, и звезды уже вовсю плели свои узоры по черной ткани ночи, но дело было вовсе не в этом. Похоже, я нежданно-негаданно нашел замену Женечкам, Наденькам, Олечкам и Наталечкам. Нашел, совершенно к этому не стремясь — или, вернее, стремясь, но не к этому — и замена была, что надо. Повстречай я Розочку где-нибудь на людной улице, и я бы, скорее всего, долго смотрел ей вслед, прищелкивая языком в восхищении от ее королевских статей. Так что мне, можно сказать, повезло, что я зашел в ее дом именно этой ночью. И повезло, что именно этой ночью у нее было такое настроение. Хотя чего это я, собственно, расчувствовался? Мне еще надо поехать — и мне еще надо суметь вернуться. А за это время Розочка — женская душа непостоянна — может и передумать.