Владимир Моргунов - Ветер Занскара

Я набрал «ноль-два» на кнопках телефонного аппарата, стоявшего на столике неподалеку от дивана. «Служебный» мужской голос отозвался немедленно. Вспомнив номер дома и квартиры Рындина, я сообщил их дежурному и кратко обрисовал ситуацию. Да, буду оставаться здесь до приезда ваших сотрудников, зовут меня Горюнов Николай Семенович. Кем приходился Рындину? Просто знакомым. Потом я вызвал «скорую», с ними разговор длился дольше, но тоже обещали приехать.

Милиция появилась через двенадцать минут — молодой лейтенант, старшина неопределенного возраста, и мужчина в костюме-тройке, с короткой стрижкой и слегка одутловатым лицом. Из-за отворота его пиджака выглядывал пистолет в наплечной кобуре. Мужчина в штатском показал свое удостоверение оперуполномоченного уголовного розыска. Потом он записал, что мне тридцать один год, что я не судим, в данный момент служу охранником в «Ониксе». О своем увольнении оттуда я умолчал. Безработный, находящийся в чужой квартире рядом с трупом малознакомого человека — такой набор данных мог оказаться достаточным, чтобы из разряда свидетелей перейти в разряд подозреваемых, а потом, глядишь, и в разряд похуже. Я сообщил им свою «легенду»; Рындин-де позвонил мне и, извинившись за беспокойство, попросил приехать к нему, потому что плохо себя чувствует и боится оставаться один. Версия выглядела вполне убедительно: конечно, я не был близким другом покойного, зато жил ближе всех его знакомых. А в «скорую» он мог просто не успеть позвонить.

Домой я вернулся в половине двенадцатого ночи. Похоже, что меня скоро оставят в покое. Подозревается смерть от острой сердечной недостаточности или чего-то в этом роде. Так я, во всяком случае, понял из отрывистых фраз, которыми обменивались врач «скорой» и милицейский медик. Ну и пусть подозревают, их дело — написать заключение, пополнить статистику, вывести «процент». Я-то знал, что Рындина убили и понимал — как. Ни механических повреждений, ни капельки яда в крови в тканях, ни крохотной красной точки на вене, появляющейся, если убивают введением в нее нескольких кубиков воздуха.

Н-да, намерения у противной стороны серьезные, методы самые радикальные и изощренные. Но кто эта «противная сторона»? Кого так задел неудачник и скандалист Рындин? Фирму «Оникс» своей разоблачительной статьей? Так подобные разоблачения сейчас остроту свою потеряли. «Деньги партии?» Не так уж много этих денег в фирме Гладышева «отмылось» — не та сфера, не тот масштаб. «Компетентные органы»? Ерунда, для них любые статьи, даже самые отчаянные, не более, чем комариный укус. Да и намеки по поводу «органов» были у Рындина довольно туманные. Сам Гладышев? Для него слишком тонко. Но ведь «спец методы» были! Рындина переправили в лучший мир, резко прервав циркуляцию его жизненной энергии.

Через несколько дней меня вызвал следователь прокуратуры Ищенко. Мужчина в синем костюме и розовом галстуке задавал мне вопросы типа: для чего я ходил к Рындину, почему я пошел к нему в тот вечер, не был ли я с ним в неприязненных отношениях? Нетрудно было предвидеть, что его раздражала бы неопределенность в ответах, немотивированность моих поступков.

Поэтому я избрал роль активно сочувствующего. То есть, я как бы одновременно сочувствовал и следователю в его стремлении разобраться в этом деле до конца и Рындину — в его справедливой борьбе с Гладышевым. Я, как и покойный, был последним недоволен. Причина недовольства? Так ведь Гладышев — жмот, разве можно в наше время столько платить? Кому он мало платил? Всем, кто у него — точнее, на него — работал. Рындина он особенно обижал: гонорары вообще нищенские выплачивал. Откуда мне известно, что гонорары .были нищенскими? Рындин говорил. Конкретно мне говорил? А он всем говорил, даже в газетной статье об этом упомянул.

Чувствовалось, что я следователю стал неинтересен. А чем я мог его заинтересовать? Он не сомневался, что я знаю причину смерти, точнее, диагноз — инфаркт одновременно с инсультом... Об этом я узнал от жены Рындина, которую разыскали, вызвали из отпуска. Рындину, оказывается, было сорок девять лет. Выглядел он моложе, не- смотря на свой малоподвижный образ жизни и пристрастие к выпивке.

Но отсутствие интереса со стороны прокуратуры автоматически означает полное довольство сторон, поскольку интерес этот специфический, имеющий последствием для подозреваемого большие неприятности, а для следователя прибавление хлопот и трудов. В данном случае следователь остался доволен моими ответами, а я — следователем, «попросившим» меня расписаться в протоколе допроса свидетеля. Затем меня отпустили и я мог забыть обо всем. Однако забывать мне не хотелось. Тем более, что с некоторых пор я ничего не забывал. Мог, например, вспомнить любое событие до мельчайших деталей. Рындинская рукопись, страница за страницей, строчка за строчкой, тоже исключения не составляла.

Итак, отключившись от всего того, что называется внешними раздражителями, я увидел перед собой те листки машинописного текста, которые мне давал прочесть Рындин у него на квартире. Потом я столь же внимательно «просмотрел» статью в газете. Правильно, не все из рукописи попало в газету. В редакции сняли бездоказательные обвинения или, во всяком случае, слабо аргументированные, например, о связях Гладышева с «органами». Однако зачем понадобилось изымать из статьи упоминание о дачах? Ведь, как утверждал Рындин, по этому факту все было доказано. Выбросили, потому что не влезало в номер? Возможно, очень даже возможно. А еще что «сократили»? Оказывается, исчез абзац о малом предприятии «Рица». Рындин писал, что функции «Рицы» расплывчаты, неопределенны (он называл ее деятельность «шаманством»), что она создана для сокрытия средств от налогов. Ну, в этом я не разбираюсь, в прелестях бухучета и налогообложения. Но криминала тут особого нет, сейчас все так делают. Допустим, появился «сигнал» о том, что в «Рице» фирма «Оникс» скрывает некие суммы от налогообложения. Представителю налоговой инспекции выделяется часть этих сумм, и опять восстанавливается ровное, безмятежное течение жизни. Так почему все-таки материал о «Рице» не попал в газету?

Сон давно перестал быть для меня тем, чем он является для подавляющего большинства людей. Да, мое тело полностью расслаблено, но сознание остается бдительным, хотя — вот парадокс! — мозг мой словно объят крепким сном. Иначе чем можно объяснить бодрость и свежесть при пробуждении? И свои давние успехи в фехтовании, и более поздние в ушу, я наверняка могу считать следствием того, что «прокручивал» приемы в уме, сначала бодрствуя, а потом находясь в состоянии так называемого «бдительного сна» (термин из заметки в одном американском журнале, попавшейся мне на глаза совсем недавно). Я сам придумывал противника: то левшу, то обладающего высоким прыжком, то в совершенстве владеющего техникой подсечек. Мне было очень трудно одолеть такого противника даже на десятый раз, но когда это наконец удавалось сделать, я замечал, что и в «нормальной» жизни чувствую себя более уверенно, что у меня прибавилось навыков в технике боя. Когда я прочел об этом феномене, то убедился, что пополнил армию изобретателей велосипедов, однако я шел своим путем, а это значит, что и в дальнейшем могу рассчитывать на себя, что мне дано до очень многого доходить самому.