Валерий Еремеев - Приговоренный

– Ты столкнулась. Но вместо того, чтобы этот феномен изучить, ты засадила меня в тюрягу. Поздравляю.

– Если бы я стала убеждать твоих коллег, что ты в самом деле видел сон, меня бы уже давно арестовали как твою подельницу. У меня не было выхода.

– Ну а на вокзал чего приперлась? Интересно стало?

Ольга отвела глаза.

– Интересно, – тихо сказала она, глядя в пол. – Я же тебе рассказывала, что пишу диссертацию. Тема, если перевести с научного языка на нормальный, звучит примерно так: поведение разных типов людей в безвыходных ситуациях.

– Типа, когда человеку наручники надели, и все. Четыре сбоку, ваших нет.

– Вроде того. Да и Голобобов настоял, что было бы неплохо, если бы я тебя отвлекала. Прости.

Ольга принесла ему пакет с продуктами и мыльные принадлежности. Последнее было особенно кстати, и как Юлий ни был зол на Ольгу, отказываться было глупо. Еще ему вдруг стало абсолютно все равно, что она о нем думает. Убеждать ее в том, что он не убийца, не было никакого смысла.

– Могу я еще что-нибудь для тебя сделать? – спросила она перед тем, как уйти.

– Принеси мне напильник и веревочную лестницу.

– Может, адвоката? Ко мне на консультации ходит один. Он как раз специализируется по уголовным делам. Я могла бы поговорить с ним.

– Спасибо. Но что-то мне не очень хочется пользоваться услугами адвоката, который посещает твои занятия.

«И чего, спрашивается, приходила? – думал Юлий, глядя ей в спину. – Правда виноватой себя чувствовала или, может, тот же Голобобов подослал с диктофоном в кармане?» На тот случай, если он скажет что-нибудь интересное. Наверное, Голобобов, иначе как объяснишь, что важную свидетельницу запросто пустили на свидание к человеку, которого будут судить, опираясь на ее показания.

Тараскин не ошибся. Визит Ольги был организован следствием. Но и саму Ольгу долго упрашивать не пришлось. Как бы там ни было, но она явственно ощущала свою вину перед Юлием, поэтому и испытывала настоятельную потребность хоть как-то объяснить свой поступок, выговориться.

Юлия отвели в камеру. Он уже собирался занять свое место, как вдруг, присмотревшись к инженеру, заметил у того багровый синяк под правым глазом и остатки размазанной по лицу крови. Он понял: во время его отсутствия Витек решил сорвать злость на более слабом сокамернике.

– Похоже, ты так ничего и не понял, – сказал Юлий, шагнув в сторону Витька. – Нужна демонстрация.

Витек, почуяв недобрые нотки в голосе сокамерника, поднялся ему навстречу и принял защитную стойку.

– Чего я не понял? Какая демонстрация? Первомайская, что ли? Так до Первого мая еще больше недели.

– Такая.

Сделав обманное движение, Юлий врезал Витьку по печени. Сильно врезал. Витька согнуло пополам. Инженер, оторвав от молитвенника опухшие глаза, посмотрел на Юлия с удивлением. Чиновник, уткнувшись в газету, сделал вид, что ничего не произошло.

– Ну ладно, мент, живи теперь и оглядывайся, – злобно изрек Витек, когда к нему вернулась способность говорить, – где-нибудь, но я тебя все равно достану.

После таких слов Юлию сразу же захотелось добавить ему еще разок по почкам. Добавил. Грамотно и сильно. Как доктор прописал. Как учили его троюродные братья из Феодосии.

Злобно шипя, как поймавшая на дороге гвоздь автомобильная шина, Витек отполз на свое место.

Потянулись скучные, тягучие, как жевательная резинка, дни. Гришин вызывал Тараскина на допрос всего один раз, и то ненадолго. Чтобы задать пару уточняющих вопросов, не имеющих отношения к его делу, зато касающихся того, как Лапов пытался помочь налетчикам на магазин игрушек избежать наказания. С предложениями же о чистосердечном признании Гришин больше не приставал, и вообще казалось, что он растерял весь интерес к делу Юлия, так, словно подозревал его не в совершении резонансного убийства, а в краже соседской курицы.

Несколько оживило ситуацию то, что против Юлия открыли новое дело по статье триста сорок пять – угроза или насильственные действия против работника правоохранительных органов. Завертайло подал на него заявление. Юлий даже имел удовольствие лицезреть копию заключения медицинского обследования, в котором было указано, что у капитана ушиб правого яичка, на что Юлий ответил, что такому, как Завертайло, и одного левого будет многовато.

Еще у Юлия появился адвокат. Ненадолго. Потому что, несмотря на заверения матери, что это лучший из лучших, у Юлия возникли серьезные сомнения насчет его профессиональной пригодности.

Адвоката звали Павел Иннокентьевич Хорунжий. Это был мужчина с полным лицом, обросшим с трех стороны седой подстриженной бородкой, в очках в круглой золотой оправе. Так мог бы выглядеть Гарри Поттер после пятидесяти, если бы его назначили директором Хогвартса.

Даже не выслушав Юлия (а зачем, ведь с делом он уже успел ознакомиться по материалам и со слов Гришина), Хорунжий предложил тщательно проработанный им накануне план защиты, который представлял собой нечто среднее между пиар-акцией какой-нибудь политической партии, у которой никак не получается дотянуться до проходного барьера, и немецкой операцией «Барбаросса».

– Легенда у нас такая, – говорил Хорунжий, отчаянно помогая себе руками, так, как будто был на трибуне. – Вы – герой-одиночка, честный мент, который, видя изнутри все нюансы милицейского произвола, не пожелал с этим мириться. Попытка вашего начальника выгородить задержанных грабителей, его угрозы и давление – вот последние капли, переполнившие чашу вашего терпения. Вы не собирались убивать Лапова. Били не его, а ту безнадегу, беспросветность и все то, что окружало вас с первых месяцев службы и с чем вы никак не желали мириться.

– Убийство офицера МВД, занимающего высокую должность. Вы что ж, хотите, чтобы меня засадили пожизненно? – удивился Юлий.

– Вы находились в состоянии аффекта. Мы вас направим на психиатрическую экспертизу, на которой вас признают не вполне адекватным. Все показания налицо: потрясение от смерти отца, скрывающаяся за границей от бандитского преследования мать и, наконец, несправедливое отношение начальства. Понятно, почему у вас поехала крыша. Одно то, что вы рассказали о совершенном вами преступлении первой подвернувшейся под руку особе, с которой вас, кроме постели, ничего не связывало, уже говорит, что вы не в своем уме. С врачами я договорюсь. Разумеется, им надо будет заплатить. Сумму я назову позже.

– А как быть со вторым убийством и моим предполагаемым сообщником? Он что, тоже был в состоянии аффекта? – поинтересовался Юлий.

– Каким вторым убийством? – удивился Хорунжий.

– Вы действительно ознакомились с моим делом? – усомнился Юлий.