Михаил Нестеров - Офицерский крематорий

– Важно другое, – продолжал он, поигрывая пультом. – Вечером того же дня я позвонил Павлову… Помните такого?

– Главное, чтобы он меня не забыл, – ответил я.

– Павлову я сообщил: моя знакомая нашлась.

На кончике моего языка вертелся вопрос: «Он вам поверил?» Есть ли у Павлова основания подозревать в чем-либо этого авторитетного, судя по всему, человека? Только тень подозрений. Главный подозреваемый, нагрузивший себя отягчающими обстоятельствами, по сути дела, совершивший побег, – это я, и следствие дорого даст за информацию о моем местонахождении. Так что другая информация, поступившая от «озабоченного исчезновением своей знакомой» Сергея, можно сказать, прошла по касательной. Майор Павлов, поглощенный мыслями о скорой встрече со мной, – из той же озабоченной категории. И у меня на душе стало еще тревожнее. Легко сказать: найти убийцу Риты, но это снимало все вопросы, в том числе и вопрос о побеге из-под стражи. Во всяком случае, он стоял на последнем месте.

Поверил ли Павлов этому человеку?

Верит ли Павлов мне?

Но кто я такой, чтобы довериться мне? И еще я – чужак для этих людей. Может быть, для Павлова интереснее довести до суда «гастролера», нежели местного преступника. Местные, они и есть местные, живут через дорогу, знают в лицо человека, который упрятал за решетку их близкого, и вот в это лицо выплескивается из банки серная кислота, и это – не самый худший вариант. Я рассуждал на эту тему, как человек, вечно сомневающийся, но иначе не мог. Судьба швырнула меня в этот край и, сложив руки рупором, крикнула: «Выживай!»

Я не мог забыть первые минуты после побега. Не радость захлестнула меня, не уныние. Сквозь кожу проросла волчья шерсть, и я превратился в волка-одиночку, а этот город ощетинился красными флажками. Я огрызался на них, не паниковал, я точно знал, что буду биться насмерть, до последнего вздоха, и те, кто рассчитывает увидеть страх в моих глазах, останутся разочарованными и постараются забыть обо мне, как о своем позоре, не вспоминая о моем несломленном духе.

– Как, говоришь, называется тот наркотик? – спросил я, ощущая его остаточное, но довольно серьезное действие. Если бы я облачил свои мысли в слова, Сергей приказал бы отвезти меня в местную психушку. И я, тронутый темой «Свой среди чужих, чужой среди своих», объяснился: – В тех краях, откуда я родом, после такого откровенного разговора обычно переходят на «ты».

Сергей промолчал. На его выразительном лице можно было прочитать все то, о чем я передумал за эту последнюю минуту, а на моем – что я пережил за последние дни, и наши шансы (а может быть, даже положение) уравнялись. По его мнению, у меня не было мотива убивать Риту: мы с ней были едва знакомы, а моя репутация начиналась со слов «боевой офицер, награжденный орденом «За заслуги перед Отчеством», оперуполномоченный Следственного комитета военной разведки, частный детектив».

Он не угостил меня кофе, я уже не говорю о глотке воды, но предложил мне в самом начале беседы отравиться никотином. Сергей был образцом негостеприимного человека.

– Ты хотел поговорить с официантом из «Грота»? Кросс поможет тебе решить и этот, и другие вопросы.

Кросс… Это громкое имя не подходило моему сопровождающему. И почему Кросс?

– Он что, – я кивнул в сторону толстяка, – специалист по кроссбриндингу или приторговывает спортивной обувью?

– Расскажешь ему про свои увлечения, – обратился Сергей к своему подчиненному. – Не здесь. Во дворе, может быть, – и включил телевизор, давая понять, что разговор окончен.

Мы с Кроссом подошли к лифту и стали лицом к лицу, как будто вознамерились протиснуться в кабинку боком. Кросс жег меня взглядом, разогревая, может быть, в качестве отбивной.

– У тебя шнурок развязался, – сказал я, глядя ему под ноги.

Он опустил голову…

Затащив бесчувственное тело в лифт, я из глубины кабины обратился к Манипулятору:

– Я напористый и доведу это дело до конца, даже если это кому-то не понравится.

– Таких найдется немало, – заметил он, не оставшись равнодушным к моему выступлению.

Толстяк пришел в себя по звонку лифта и, поднявшись с пола, потер подбородок – слабое место таких, как он, громил.

Я вручил ему утешительный приз: красивую фразу из «Фореста Гампа»:

– «Жизнь – как коробка шоколадных конфет. Никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется».

Толстяк пришел в норму, глотнув чуть морозного воздуха, и мы сели в «Приору». У светофора, когда мы дожидались зеленой стрелки направо, Кросс вдруг сказал мне:

– Глянь-ка наверх.

– Спасибо, – отказался я. – Эту хохму я уже знаю.

– Глянь, я сказал! – потребовал он, не обращая внимания на протяжные гудки машин – наш свет уже загорелся.

Я поднял глаза. С рекламного щита на меня смотрел… Сергей. Теперь я узнал его фамилию – Карапетян и кем он собирался стать: мэром этого города.

– Как ты думаешь, – спросил я Кросса, – у него есть шансы?

– Он их еще не потерял. – Кросс, скорее, обращался больше к себе, чем ко мне.

Мне не обязательно было спрашивать самого Карапетяна, что для него победа на выборах, – на этот вопрос мне мог ответить и Кросс. Он пожал плечами, пошевелил губами.

– Победа для него – самое значимое событие. Как день рождения… матери.

– Иначе говоря, – развил я тему, – проигрыш – это смерть мамаши.

– Я этого не говорил.

Кросс лукавил. Подсознательно он именно это и имел в виду. Его ответ, как мне казалось, должен был послужить мне ключом к расследованию.

Не спрашивая разрешения, я включил магнитолу. В салоне зазвучала песня группы «ЧайФ»:

«Я не умею строить планы, да и гори оно огнем. Мир летит с катушек, а мы пока еще поем. Мне наплевать на этот мир, я сам в субботу чуть не сдох».

– Смени волну, – потребовал Кросс. – Мне не нравится такая музыка.

– Тебе нужно что-то конкретное? – удивился я. – Но зачем?

Он не смог ответить на это вопрос. И мы вместе слушали дальше:

«Это не политика, не театральный кружок. Какой-то доктор-буги дал нам этот порошок. Он сказал, что если вам херово, для блюза это хорошо. Предупреждала меня мама – как о стенку горох. О, мама, рок-н-ролл – мой выбор, этот выбор не плох».

Что-то в этой лирике перекликалось с моим бедственным положением: политика – это Сергей Карапетян, порошок – это наркотик, подмешанный мне в вино, херово – мне, хорошо – Кроссу за рулем, рок-н-ролл – моя профессия, и этот выбор не плох? Ни фига подобного!

«Предупреждала меня мама – как о стенку горох».

Я попросил Кросса остановиться у киоска Роспечати. Вернулся в машину с кипой местных газет, отобранных киоскершей по критерию «все о выборах мэра». И самой первой газетой, которую я развернул, была «Новоградская правда», а самая первая статья касалась одного из самых трагических для города событий: пожар в ГУВД, унесший шестьдесят жизней…