Наталья Троицкая - Сиверсия

– На высотомер посмотри, орел с куриной задницей! Снижение чувствуешь? У тебя ЛЭП впереди!

– Страшненько?! Врет высотомер. На двадцатку врет!

Данилов добродушно рассмеялся, взял ручку на себя, и вертолет резво полез вверх. Обоих положительной перегрузкой тут же вдавило в спинки кресел.

– Хочешь, я тебе «потолок» покажу? – испытующе глядя на Хабарова, спросил Данилов. – Ой, уписаешься! Спорим на ящик водки?

– Пятнадцать минут жалко.

– Почему пятнадцать?

– Потому что практический потолок у тебя четыре тысячи, стандартная скороподъемность на твоем Ми-2 270 метров в минуту. На высотомере двести пятьдесят. Откинь на износ, на погоду. Вот и считай. Боюсь тебя огорчить, Миша, но спорить ты можешь только теоретически. С двигателями у тебя беда – не тянут. ГТД-350 стоят, я правильно помню?

– Чего-то мне спорить с тобой расхотелось! – присвистнул Данилов. – Откуда познания? – Данилов с нескрываемым интересом посмотрел на Хабарова. – Бывший военный?

– Бывший.

– Воевал?

– В Афгане.

– Вот я попал бы с пари своим сопливым! – Данилов смутился. – Извини. Так вдруг повыпендриваться перед москалем захотелось. Терпеть не могу москалей! Чего не служилось-то?

– Оборонная доктрина. Сократили.

– Хреново!

– Нормально! Сначала, правда, думаешь, все – жизнь кончилась. В башке занозой сидело: летать, летать, летать… Мозги на место встанут – нормально.

– Сань, ты мне скажи, только без позерства, по совести, вам в армию запчасти списанные поставляли? Моя ласточка вся из металлолома, списанного, собрана. Сам летаю, сам латаю! Запчасти первой категории только во сне и видел.

– Та же песня, – махнул рукой Хабаров.

– Понятно. А я думаю иногда, что птичка моя никому, кроме меня, не нужна. Сколько клянчил, писал, просил движки и главный редуктор на стационаре поглядеть, у волка одна песня: средств нету, заменить тебя некем. Летай! У меня наработка 18000 лётных часов! Куда тут «летай»? А ты мне кулак про бутылку показываешь! Обижаешь!

– Прости…

– Раньше, в распрекрасные времена застоя, таких птичек, как моя, в парке около тысячи было, – с горечью в голосе продолжал Данилов. – После перестройки, как у нас говорят, «переляпки», осталось 542, из них летающих не больше ста пятидесяти. Моя – одна из них. Парк Ми-2 разваливается. Саня, мы теряем серьезную машину! Трудягу! Мы теряем целую эпоху! Нашу эпоху! А никому и дела нет. Неужели они, там, наверху, не понимают?! Я поражаюсь! Я тут, прошлой зимой, не поленился, сел, почитал проект Федеральной программы «Развитие гражданской авиационной техники России в 2002–2010 годах и на период до 2015 года». Ты не поверишь, вертолетная тематика представлена всего двумя машинами: Ми-38 и Ка-62. Я был в шоке! Как же Ми-26, Ми-8, Ка-32, Ка-226, «Ансат», «Актай», Ми-34 и мой Ми-2?! Для них что, «ассигнований и поддержки государства не предусматривается»?! Наверно, ждут, когда мы вконец доломаем старье, сами угробимся и людей угробим, к чертовой матери!

– Может, разработают чего новое или закупят… – чтобы хоть как-то поддержать разговор, заметил Хабаров.

– Да не заменят наши «двушки» ни «Робинсоны», ни «Беллы», ни «Экюреи», ни даже «Дельфины». Сам подумай, как можно заменить нашу жизнь, наш образ мысли? – Данилов горько вздохнул. – Никак!

«А ведь вот так каждый день. С бутылкой за пазухой… – думал Хабаров. – На старье, не загадывая, вернешься домой или нет… Геологам без него кранты, народу из отдаленных поселений тоже, о рыбаках на дрейфующих льдинах и таежниках говорить нечего. Тяжелые больные все тоже на нем, санавиации нет. Конечно, в небе еще никто не остался. Сесть-то всегда сядешь, с любым ресурсом. Вопрос, с каким результатом… И главное… Главное: он же прав! Во всем прав!»

Хабарову стало вдруг неудобно за свои предубеждения. Он улыбнулся, тепло посмотрел на Данилова.

– Ничего, Мишаня! Прорвемся! Не из таких ситуёвин выползали! Давай отметим с тобой посадку. Во Владике я знаю один очень недурной ресторанчик!

– Заметано! Только не забудь, если я упьюсь, вези меня ко мне домой. Я посылку для тебя приготовил: рыбка красная, трехлитровая банка черной икорки по высшему классу, кальмары сушеные, под пивко. Закачаешься!

– Спасибо, Миша. Спасибо! Не ожидал!

– Да ты, морда москальская, не представляешь, какие у нас тут водятся рыбы! Какие мы консервы для всей матушки-Россеи делаем!

Хабаров от души рассмеялся. О своем «рыбацком» прошлом он промолчал.

В расчетной точке Данилов начал разворот на сорок градусов, обходя зону, закрытую для полетов. Машина не выполнила и трети намеченного разворота, когда ее затрясло резко и жестко.

– Твою мать! – крикнул Данилов.

В то же мгновение по ушам резанула тишина. Стрелка тахометра прилипла к нулю. Двигатели сдохли. Тряска тут же прекратилась. Повторный их запуск результатов не дал. Оба почувствовали, как сиденья под ними стали проваливаться вниз. Машина начинала падать, кренясь на левый бок.

– На авторотацию [55]! Миша, чего ждешь?! – крикнул Хабаров.

В то же мгновение, чтобы не дать несущему винту потерять скорость, Данилов поставил шаг винта на минимально возможный. Из-за уменьшения шага винта вертолет начал быстро снижаться, обеспечивая сильный поток воздуха, набегающий снизу на несущий винт. Больше в такой ситуации человек не мог сделать ничего, мог только секунд пять или шесть пассивно ждать, когда сработают законы аэродинамики и встречный поток воздуха создаст авторотацию, то есть сам будет вращать несущий винт в том же направлении. Если это произойдет, то возникнет подъемная сила, достаточная для относительно безопасного приземления, и всю оставшуюся жизнь этот день они будут праздновать как второй день рождения.

– Я – семьдесят второй! Повторяю, я – семьдесят второй! Всем, кто меня слышит! Квадрат четырнадцать – восемьдесят! Четырнадцать – восемьдесят! Аварийная ситуация! Отказ двигателей!

Неравномерный, надрывный свист воздуха, сопротивляющегося обессилившим лопастям, был невыносимым до тошноты. Данилов обернулся к Хабарову, крикнул:

– Б…! Лезь назад! Назад, я сказал! – и, опять в эфир: – «База», я – семьдесят второй! Я – семьдесят второй! Вашу мать! Е…ные в рот! Кто-нибудь меня слышит?! Квадрат четырнадцать восемьдесят! Отказал двигатель! Сажусь на тайгу! Сажусь на тайгу! Подставляйте жопы, б…ди! Со мной пассажир из Москвы – командир взвода спасателей сто восемьдесят седьмого спасательного центра МЧС Александр Хабаров. Как поняли? Прием! – он глянул на Хабарова, тот по-прежнему сидел справа. – Придурок, назад лезь! Убирайся, если жить хочешь!

Самолет боится потери скорости, вертолет – потери оборотов винта. Если у самолета в воздухе остановится двигатель, у него есть крылья, создающие подъемную силу, он может спланировать. У вертолета крыльев нет. Если перестанут вращаться лопасти несущего винта, подъемная сила пропала. Считай, дюралевая болванка в воздухе. Остается одна надежда на авторотацию.