Владимир Михановский - По острию ножа

— Посмотрим.

— Я же делаю тебе предложение, от которого ты не имеешь права отказаться. Хотя бы ради твоих родителей.

— Хватит болтать, — грубо оборвал его Иван. — Уж лучше ты прими христианскую веру, и тогда мы, может быть, тебя пощадим.

Учитывая отчаянное положение бойца, ответ прозвучал издевательски, но чеченец и бровью не повел: выдержки ему было не занимать.

— Я еще не все сказал тебе, милиционер, — произнес он вкрадчиво. — У нас есть свои люди в ваших военных структурах.

Овсиенко пожал плечами:

— Мне это известно.

— Они служат нам за деньги. За большие деньги.

— Мы выведем их на чистую воду.

— Не получится.

— Получится!

— Не о том речь, русский, — махнул рукой боевик. — Речь в данном случае идет о тебе: так или сяк ты скоро погибнешь, но память твоя будет осквернена, за это я тебе ручаюсь. Мы сфабрикуем необходимые бумаги и через наших людей, которых я упомянул, доведем их до сведения вашего командования. И тогда все узнают и здесь, и у тебя на родине, что ты перешел в нашу веру и в нашу армию, что ты добровольно воюешь против своих.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

— Тебе не поверят.

— Ты глуп, как теленок, — коротко рассмеялся чеченец, и его оскал при лунном свете был страшен, словно у скелета. — Неужели ты думаешь, что для нас проблема — состряпать нужные документы, которым невозможно не поверить? Неужели ты не знаешь, что мы, когда нам было необходимо, делали фальшивые авизо, по которым получали десятки и сотни миллиардов рублей у ваших идиотов-банкиров?

Это была правда.

Однако чеченец, стоявший перед Иваном, несмотря на всю свою информированность, не знал главного секрета, которым владел старший сержант ОМОНа Овсиенко. Это был козырный туз бойца, которым он и намеревался воспользоваться.

— Я все сказал, — произнес чеченец.

— Ну и ладно.

— Последнее слово за тобой.

— Пошел к черту, — молвил Иван. Сказать правду, ему изрядно надоел этот самоуверенный фрайер.

— Ну что ж! — крикнул боевик. — Тогда я облегчу тебе дорогу в преисподнюю…

С этими словами он изо всей силы толкнул ОМОНовца в грудь, пытаясь свалить в пропасть. Однако Иван угадал его маневр и увернулся. В следующее мгновение они сцепились в смертельной схватке. Боец рывком отбросил автомат, которым все равно не сумел бы воспользоваться в рукопашной.

Они пытались столкнуть друг друга в черное жерло провала, борясь за каждый миллиметр пространства.

Быстро передвигаться после контузии Иван не мог, но в драке они едва ли уступали друг другу.

Говорят, в последние мгновения жизни, например, когда человек тонет, в его памяти может промелькнуть вся жизнь. Ничего такого с Овсиенко не произошло. А вспомнил он произведение Лермонтова, которое учил еще в школе. Там два героя ведут поединок на такой же вот горной площадке, высоко в горах. И тот, кто окажется побежденным, тут же свалится к чертовой бабушке в пропасть, где упадет на острые скалы и неминуемо погибнет…

Все-таки силенок и выносливости у противника оказалось побольше. Он понемногу оттеснял Ивана к краю пропасти, из которой веяло прохладной сыростью. Это придало ОМОНовцу сил, и он рванулся в сторону от опасной черты. Чеченец схватил бойца за руку и попытался вывернуть ее назад — точно так, как Овсиенко проделал недавно с ним там, внизу, близ рва, опоясывающего учебный лагерь.

Иван опять увернулся, однако силы его были на исходе. Сказались и контузия, и бессонная ночь, и неподвижное лежание в грязной жиже на дне рва, когда каждую минуту его «для профилактики» могла прошить бандитская пуля.

Видимо, его состояние почувствовал и боевик. Он все решительнее прижимал ОМОНовца к краю.

Тогда Иван решился на отчаянный маневр: обхватил его и изо всей силы толкнул в провал. Пусть хоть одним недругом меньше на земле будет…

Оба покачнулись, и чеченец отчаянным усилием оттолкнул бойца, пытаясь освободиться. Овсиенко успел упасть на четвереньки и остался на краю, а тот с диким воплем, разбудившим настороженную тишину, полетел в провал.

Иван хотел подняться, но не было сил. Руки и ноги дрожали от напряжения, голова кружилась. Тогда он распластался на каменистой почве, перевернулся на спину и уставился в небо, которое к этому времени начало понемногу очищаться от облаков. Силы покинули ОМОНовца, он не мог пошевелиться. Разглядывал звезды, которые проглядывали сквозь проредившиеся тучи, и в голову лезли дурацкие мысли вроде того, что в Забайкалье звезды совсем не такие, как здесь, в Чечне.

— Ну а что же это за страшная тайна, которую не сумел пронюхать даже начальник чеченского отряда? — спросил генерал Матейченков, когда Овсиенко сделал паузу.

— Тайна совсем простая, — произнес ОМОНовец. — Ходили мы на учениях мимо этой пропасти каждый день, то туда, то обратно, и только косились, когда обходили опасное место. А Игорь, извиняюсь, наш командир, однажды возьми и скажи: «Нам надо эту пропасть освоить…»

— Как освоить? — спросил кто-то.

— Ну, не совсем приватизировать, — пояснил майор, — хотя бы чуток поучиться подъему и спуску по крутому склону. А то все мы, друзья, гор практически и не нюхали.

Стоят бойцы у края, сгрудились, заглядывают вниз. Дело было ясным днем, солнышко светило, птицы пели в кустарнике. И чем больше заглядывали, тем менее страшной казалась им эта самая пропасть. Склон, правда, крутой, но не отвесный же! И кустарником весь пророс, корни у него жилистые, крепкие, есть за что в случае чего ухватиться.

— Будем тут учения проводить, — решил майор. — С завтрашнего дня. Каждому взять с собой необходимое снаряжение.

Кто-то пошутил:

— Парашют?

— Парашют бы не помешал, — ответил майор без тени улыбки, — но у нас его нет. Посему возьмите саперные лопатки, кирки, тросы, чтобы страховать друг друга. Попробуем освоить спуск.

— На самое дно?

— Да здесь до дна всего ничего, — ответил Геращенко. — Посмотрите, вон оно просвечивает сквозь зелень.

— Точно.

— Даже ручеек маленький виден.

— Вон он, петляет…

— …Так вот и начали мы осваивать этот спуск, товарищ генерал, — продолжил свой рассказ Овсиенко. — Убили на это дело около недели.

— Трудно было?

— Ужас! Пока ступеньку вырубишь, пока закрепишься на ней, — семь потов сойдет. Мой приятель — это который погиб потом, когда был рядом со мной, во рву, — едва не сорвался. Ступенька под ним обвалилась.

— Как же он спасся?

— Успел за куст ухватиться, который рядом рос. Ладони в кровь ободрал чуть не до самой кости. А майор еще изругал его, на чем свет стоит: не получится, говорит, из тебя классного альпиниста!..

— Ну, и довели вы эту лесенку до конца?

Овсиенко пожал плечами:

— А куда денешься?