Алистер Маклин - «Ураган» с острова Наварон

— Стоять! — Он взволнованным жестом показал наверх. — Стоять! Слушайте!

Остановившись, они посмотрели наверх и внимательно прислушались. По крайней мере, Мэллори и его люди поступили именно так, но у югославов были иные намерения: с удивительной быстротой, ловкостью и синхронностью в движениях они безо всякой команды приставили стволы своих автоматов и винтовок к бокам и спинам шестерых парашютистов. Резкая решимость их действий исключала необходимость каких-либо дополнительных приказов.

Шестерка отреагировала так, как и следовало ожидать. Лица Рейнольдса, Гроувза и Сондерса, менее привычных к превратностям судьбы, по сравнению со своими более опытными спутниками, выражали весьма похожее сочетание вспыхнувшего гнева и крайнего удивления. Мэллори призадумался. Миллер недоуменно поднял бровь. На лице Андреа ничего не отразилось: он был слишком занят тем, что демонстрировал свою обычную реакцию на физическое насилие.

Рукой, вскинутой к плечу якобы в знак капитуляции, Андреа резким движением ударил по стволу винтовки правого конвоира, выбив ее из рук, а локтем другой нанес сокрушительный удар в солнечное сплетение левому, который застонал от боли и отшатнулся назад. Андреа, схватив обеими руками винтовку следующего, без усилия вырвал ее, занес высоко над головой, и в ту же секунду конвоир рухнул как подкошенный. Задыхающийся стражник слева, согнувшись пополам и крича от боли, попытался прицелиться, но Андреа нанес ему прикладом удар в лицо. Солдат вскрикнул и упал без чувств

Все это заняло три секунды, и только теперь югославы смогли прийти в себя. Набросившись вшестером на Андреа, сопдаты свалили его с ног. В последовавшей яростной схватке Андреа‚ со свойственной ему старательностью наносил удары направо и налево, но когда один из югославов стал бить его по голове рукояткой пистолета, Андреа решил проявить благоразумие и прекратил сопротивление.

Дрошни подошел к Андреа, сверля его ледяным взглядом, вынул нож и ткнул острием в горло Андреа с такой силой, что сталь вошла под кожу и по сверкающему лезвию побежала струйка крови. Казалось, еще секунда и нож войдет по самую рукоятку, однако взгляд Дрошни скользнул в сторону двух тел, скорчившихся на снегу.

— Как они?

Молодой югослав опустился на колени, сперва осмотрел человека, получившего удар прикладом, бегло ощупал голову, затем осмотрел второго и встал. В скудном лунном свете лицо его казалось неестественно бледным.

— Иосиф мертв. Думаю, сломана шея. А брат его дышит, но челюсть, похоже...— Потрясенный, он замолчал.

Дрошни перевел взгляд на Андрее. Его зубы поволчьи оскалились, и он сильнее надавил на нож.

— Мне полагается убить тебя сейчас. Но я убью тебя позже. — Он вложил нож обратно в ножны, поднес растопыренные пальцы к лицу Андреа и закричал: — Лично. Этими руками.

— Этими руками? — Андреа многозначительно взглянул на четыре пары ладоней, вцепившихся в его предплечья, и презрительно взглянул на Дрошни. Затем сказал: — Твоя безумная отвага повергает меня в трепет.

Последовала минутная пауза. Трое молодых сержантов следили за разыгравшейся на их глазах сценой с выражением то ли испуга, то ли неверия в реальность проискодящего. Мэллори и Миллер сохраняли невозмутимый вид. Казалось, секунду-другую Дрошни соображал, не ослышался ли он, затем его лицо в гневе исказилось, и тыльной стороной ладони он наотмашь ударил Андреа. Из правого уголка рта потекла кровь, однако Андреа не шелохнулся, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

Глаза Дрошни сузились. Андреа чуть улыбнулся. Дрошни снова ударил. теперь уже другой рукой. Эффект оказался прежним, с той лишь разницей, что струйка крови заалела у левого уголка рта. Андреа улыбнулся вновь, но смотреть в его глаза сейчас было все равно, что заглядывать в открытую могилу. Дрошни отвернулся и отошел. Подойдя к Мэллори, он остановился.

— Вы командир этих людей, капитан Мэллори?

— Да, я.

— Вы очень молчаливый командир, капитан.

— О чем разговаривать с человеком, который поднимает оружие против друзей и союзников? — Мэллори бесстрастно смотрел на него. — Я буду говорить с вашим командиром, а не с сумасшедшим.

Лицо Дрошни потемнело. Он шагнул вперед с занесенной для удара рукой. Очень быстрым, но вместе с тем плавным и спокойным движением Мэллори, не обращая внимания на два винтовочных ствола, упиравшихся ему в бок, выхватил свой «люгер» и направил в лицо Дрошни. Щелчок предохранителя прозвучал в неестественно-напряженной тишине, словно удар молота по наковальне.

А тишина действительно воцарилась неестественно напряженная. Партизаны и парашютисты застыли в таких живописных позах, что могли бы украсить фризы на ионическом храме. Сержанты, как и большинство партизан, замерли в недоумении. Двое конвоиров Мэллори вопросительно уставились на Дрошни. Дрошни смотрел на Мэллори, будто тот сошел с ума. Андреа ни на кого не глядел, а лицо Миллера приняло выражение усталой отрешенности от мирской суеты. Но именно он сделал небольшое движение, положив палец на предохранитель «шмайссера». Через пару секунд Миллер однако убрал палец: время для «шмайссеров» еще не пришло.

Дрошни опустил руку, словно в замедленном кадре, и сделал два шага назад. Его лицо все еще было темным от гнева и жажды мести, но он взял себя в руки. — Разве не ясно, что мы вынуждены принимать меры предосторожности — заговорил Дрошни, — пока не установим, кто вы такие?

— Откуда мне знать? — Мэллори кивнул на Андреа — В следующий раз, когда будете отдавать своим людям приказ о мерах предосторожности, предупредите, чтобы они не подходили к моему другу слишком близко; Он действовал исключительно так, как умеет. И я знаю, почему.

— Потом можете объясниться. Сдайте оружие.

— Нет. — Мэллори вложил «люгер» в кобуру.

— Вы с ума сошли? Я могу просто отобрать его у вас.

— Пожалуй,— рассудительно произнес Мэллори. — Но сперва вам придется нас убить, не так ли? Сомневаюсь, что вы долго проходите в чине капитана, мой друг.

Гнев в глазах Дрошни сменился раздумием. Он отдал отрывистое распоряжение на местном наречии, и партизаны снова направили винтовки на Мэллори и пятерых его спутников. Однако на сей раз они не пытались отбирать оружие у пленников. Дрошни повернулся, сделал знак рукой и продолжил подъем по крутому склону, поросшему деревьями. Мэллори подумал, что Дрошни не из тех, кто любит искушать судьбу.

Они карабкались вверх минут двадцать. Впереди из темноты их окликнул голос, и Дрошни ответил, не сбавляя шага. Они миновали двух часовых, вооруженных карабинами, и через минуту очутились в расположенин отряда.

Это был военный лагерь средних размеров — если лагерем можно назвать ряд грубо отесанных хижин, полукружьем разбросанных по дну глубокой ложбины посреди леса, которая, как впоследствии установил Мзллори, оказалась чрезвычайно характерной для боснийского ландшафта. Над лагерем концентрическими кругами возвышались сосны, более высокие и массивные, чем в Западной Европе. Мощные сосны, чьи мощные ветви смыкались на высоте восьмидесяти — ста футов, образуя снежный полог, столь непроницаемо плотный, что на затвердевшей почве лагерной территории не было ни снежинки; таким же образом навес из ветвей не пропускал ни единого луча света. Светомаскировка, судя по горящим окнам хижин, отсутствовла начисто, а кое-где для освещения лагеря к стенам крепились масляные лампы на крючках. Дрошни остановился и сказал Мэллори: