Юлиан Бардин - Империя страха

И лишь отъехав на пару километров от дома и убедившись в отсутствии погони, Иваныч ощутил предательский озноб; его пробирал до костей и заставлял зябко ежиться врывающийся сквозь разбитое заднее стекло пронзительный, холодный ветер. А может, это был страх?..

Неурочный ночной звонок разорвал сонную тишину и острым клином впился в сознание.

Антон с огромным трудом поднял отяжелевшие веки и недоуменно уставился на трезвонящий аппарат. Наконец до него дошло, что кто-то очень сильно жаждет с ним пообщаться.

Приподнявшись на локте, майор спросонья протянул затекшую руку и вцепился непослушными пальцами в пластмассовую трубку телефона.

— Слушаю, — произнес Лямзин осипшим со сна голосом, — кто говорит?

Несколько секунд в динамике царила абсолютная тишина. Он уже хотел повесить трубку, когда, наконец, послышался сдавленный женский смешок, за которым последовала веселая фраза:

— Спишь, герой? А я вот решилась тебя побеспокоить.

К своему огромному удивлению, Антон узнал голос крутобедрой Маши — секс-символа своего управления. Но что-то в ее голосе показалось ему странным.

А девушка между тем продолжила:

— Получку еще не всю потратил?

Только сейчас Лямзин сообразил, что Маша в изрядном подпитии.

Стараясь придать собственным интонациям должную твердость, майор бодро заговорил, чувствуя, что это ему удается с трудом:

— Почему сплю? Лежу с открытыми глазами и мечтаю только о тебе. — Помолчав несколько секунд, он добавил: — Вот как раз приближаюсь к мысленному поцелую…

Она звонко рассмеялась, но тут же взяла себя в руки, став притворно серьезной:

— Смотри, поосторожней, а то говорят, что от иллюзии до поллюции один шаг, кто будет тогда белье стирать?

Это было откровенным хамством, которого Антон никак не ожидал от столь очаровательного создания, несмотря на всю ее вульгарность.

Он уже собирался ответить какой-нибудь непристойностью, чтобы уязвить зарвавшуюся стерву, когда услышал неожиданное предложение:

— Хочешь, я сейчас к тебе приеду и мы мило пообщаемся? Как знать, может, твоим мечтам суждено будет сбыться?

Нахлынувшая радость тут же сменилась горестным унынием — Лямзин был уверен, что девушка над ним издевается. Однако, переборов себя, он произнес внешне безразличным голосом:

— Ну что ж, приезжай, что с тобой поделаешь. Только я вставать с постели не буду — дверь оставлю открытой. Ванная комната справа по коридору, а спальня слева. — В эту секунду Антон нравился сам себе, считая, что достойно ушел от насмешек собеседницы. — Примешь душ — и в койку.

Вопреки его ожиданиям, Маша не бросила трубку и не разразилась банальными ругательствами — она просто ответила:

— Идет. Через полчаса буду. Жди. Динамик разродился короткими гудками. Наконец Антон положил трубку на рычаги и сказал, стараясь скопировать женские интонации:

— …через полчаса буду, жди… Как же, дождешься от тебя — стерва длинноногая!

Закутавшись с головой в одеяло, он попытался заснуть, перевернувшись на живот. Но сна как не бывало. Какое-то смутное предчувствие засело в его воспаленном сознании и заставляло мозг возвращаться к их диалогу.

Порывисто сбросив с себя одеяло, Лямзин поднялся и прошел в кухню, на ходу прикуривая дешевую сигарету.

Его сосредоточенный взгляд сквозь мокрое оконное стекло уставился на тихий мрачный дворик, по стеклу медленно сползали ленивые капли холодного дождя. Мерцающий огонек сигареты отражался в зеркальной поверхности, отбрасывая на его скуластое лицо причудливые тени. В отяжелевшей голове клубком роились отрывочные мысли, ни одна из которых не имела завершенной формы.

Антон почувствовал кислую горечь табака и только сейчас заметил, что смолит желтый фильтр. Затушив окурок в жестяной банке из-под каких-то консервов, служащей по совместительству пепельницей, он прикурил очередную сигарету, как будто в этом находил душевное успокоение.

За второй последовала третья, за ней четвертая — и вдруг ночную мглу дворика разрезал призрачный свет фар приближающегося автомобиля.

У подъезда замерло тарахтящее такси с желтым фонарем на металлической крыше.

Припав к оконному стеклу, Лямзин с замиранием сердца смотрел, как распахнулась задняя дверца и на темный асфальт ступили тонкие каблучки женских туфель.

Майор торопливо отошел в глубину комнаты, как будто боялся, что его заметят у окна, и еще раз попытался найти объяснение всему происходящему.

Пока он терзался догадками, на лестничной клетке послышались гулкие, приближающиеся шаги; на дверь тихонько надавили, но убедившись, что она не поддалась, принялись настойчиво царапать дерматиновую обивку.

Лямзин растерялся — стоя посреди кухни, он пытался решить, как себя вести. Казалось бы, вот он, желанный момент — только протяни руку и возьми то, к чему так долго стремился; но какая-то неведомая сила удерживала его на месте, словно он приклеился босыми ногами к маленьким квадратикам цветного линолеума.

Наконец он решился; тихо ступая, будто боясь спугнуть сладкий сон, Антон приблизился к двери и неторопливо сдвинул в сторону металлическую собачку замка. В какой-то миг ему показалось, что девушка ошиблась адресом.

Перед полуобнаженным мужчиной стояла обворожительная блондинка, ни капельки не похожая на привычную Машу: коралловый бутон пухлых, чувственных губ оттеняла светло-малиновая помада; длинные ресницы обрамляли искрящиеся глаза, легкие румяна создавали иллюзию свежего загара. Облегающее вечернее платье, под цвет изумительных синих глаз, заканчивалось слишком рано и демонстрировало стройность умопомрачительных ног, а глубокий вырез обнажал манящую белизну груди. Только волосы были прежними — длинные завитые локоны ниспадали на открытые плечи.

Антон не в силах был вымолвить и слова — он переминался с ноги на ногу, как застоявшийся жеребец, и глупо пялился на свою ночную гостью.

Девушка не выдержала и засмеялась — звонко и заразительно, как может радоваться только настоящая молодость и красота.

— Мне что, уйти? — весело прощебетала она. Только сейчас к Лямзину вернулся дар речи.

— Ах, извини! Нет, конечно, проходи, — и тут он вспомнил, что на нем нет ничего, кроме спортивных плавок. — Извини! — повторил майор еще раз и, стыдливо прикрываясь руками, рванулся в комнату, чтобы привести себя в надлежащий вид.

Маша прошла на кухню, с интересом рассматривая убранство холостяцкой берлоги. На ее взгляд, все здесь было слишком просто — простой обеденный стол, не менее примитивные табуретки, обычная посуда, которую в бывшем Союзе делали по единому стандарту для нужд «рабочих и крестьян».

Тем временем вернулся хозяин квартиры, и девушка, просто так, лишь бы что-нибудь сказать, произнесла: