Юлиан Бардин - Империя страха

Но что-то в доме было не так. Пройдя в спальню, Ваня нашел там свои вещи абсолютно нетронутыми. И документы, и деньги мирно покоились в заднем кармане брюк.

Чижов решился и зажег свет… Представшая его напряженному взору картина была, мягко говоря, гнетущей; создавалось впечатление, что в комнатах похозяйничали настоящие вандалы.

Все было перевернуто вверх дном — распоротые подушки истекали пухом и перьями; из раскромсанного матраса торчали старенькие пружины; его незваные гости разломали даже прикроватную тумбочку.

Жуткая дрожь пробежала по телу Чижова, и он, торопливо одевшись, выскочил на улицу, посчитав, что лучше оказаться лицом к лицу с противником на открытой местности.

Сторожко озираясь по сторонам, Чижов бросился к автомобилю. Указательный палец судорожно вздрагивал на спусковом крючке, готовый в любую секунду выпустить из длинного ствола огненный шквал смертоносного свинца.

Но стрелять ему не пришлось — вокруг царили первозданная тишина и покой. Казалось, что даже мелкий накрапывающий дождик принялся бесшумно барабанить по притихшей земле, боясь потревожить напряженные нервы вооруженного человека.

Несколько минут понадобилось Иванычу, чтобы окончательно прийти в себя. Наконец он засунул пистолет за пояс и уселся в свою «шестерку».

Пальцы по инерции потянулись к замку зажигания, но тут же отпрянули, как будто натолкнулись на расплавленный металл, — ключей в замке не было, хотя Ваня отчетливо помнил, что оставил их там.

Мгновенно вспотевшая ладонь потянулась к поясу брюк и уже нащупала ребристую рукоятку пистолета, когда сзади явственно послышался шорох.

Иваныч инстинктивно обернулся, но не успел ничего рассмотреть — на голову обрушился какой-то тяжелый предмет и перед глазами поплыли фиолетовые круги, а в ушах раздался раскатистый звон, как будто ударили в церковные колокола.

Мускулистое тело каскадера судорожно напряглось, но в следующую секунду безвольно расслабилось, сползая по водительскому сиденью. Чижов потерял сознание…

Лямзин проснулся в это утро раньше обычного. Неторопливо прошел на кухню, поставил чайник, а затем залез в ванну.

Колючие струйки теплого душа острыми иголочками стучали по темени, а затем собирались в густые потоки и низвергались на расслабленное тело. Ровное тепло обволакивало разбуженное сознание и наполняло Антона утренним зарядом бодрости и энергии.

Натянув брюки, майор вернулся на кухню и выключил газ под кипящим чайником. Ароматный бразильский кофе растворился в двух маленьких чашечках, оставив на поверхности призрачную белую пену.

Лямзин водрузил на поднос тарелку с бутербродами, тут же разместились фарфоровые чашки, и внес все это в спальню, осторожно поставив на прикроватную тумбочку.

Маша крепко спала, но настойчивый аромат напитка заставил ее смешно наморщить носик. Приоткрыв один глаз, блондинка удивленным взглядом уставилась на мужчину.

Какой-то миг она никак не могла понять, где находится.

Наконец воспоминания минувшей ночи вырвали Машу из цепких объятий Морфея; в считанные секунды девушка все вспомнила и широко улыбнулась, тепло посмотрев в лицо любовнику.

— Кофе в постель, — дурашливо произнес Антон, — в лучших традициях восточного гостеприимства.

— Но лишь с той разницей, — поддержала она его, — что на Востоке этим занимаются женщины. Отвернись, пожалуйста, — едва ли не жалобно попросила она, — у меня после сна всегда такая помятая физиономия, что просто стыдно показываться кому бы то ни было на глаза.

И не думая отворачиваться, Лямзин склонился над девушкой и поцеловал ее в губы, сказав:

— У тебя очаровательная мордашка, просто прелесть.

Усевшись повыше и подложив под спину подушку, Маша с видимым удовольствием приняла из его рук горячую чашку. Осторожно подула на крепкий напиток и сделала маленький глоток, но тут же поморщилась, как будто ей подсунули нечто ужасное.

— Невкусно? — встрепенулся Антон.

— Вкусно, — улыбнулась она и тут же пояснила: — Но очень горячо.

Пододвинув на край тумбочки тарелку с бутербродами, Лямзин иронично спросил:

— А губы на что?

— Вот на что, — весело отозвалась девушка и, отставив в сторону чашку, крепко обвила шею любовника руками и жарко поцеловала его, трепеща всем телом.

И как в первый раз, мужчина ощутил легкое головокружение от сладостного прикосновения кораллового бутона мягких, чувственных, податливых губ.

Он попытался вновь уложить ее на кровать, но Маша проворно увернулась и вырвалась из крепких объятий.

— Монстр, — захохотала она, — половой террорист, сексуальный налетчик…

Майор в два прыжка настиг беглянку и легко вскинул ее на руки, как будто она была вовсе невесомой.

Пристально глядя в ее широко открытые глаза, Антон, не ожидая от себя такой решимости, шепотом произнес:

— Оставайся жить у меня…

Маша откровенно растерялась — она была не готова к такому скоропалительному предложению; ее лицо стало серьезным и непроницаемым.

Лямзин уже пожалел, что сказал все это, но отступать было некуда, поэтому он молча смотрел на девушку. Противоречивые мысли роились в его мозгу, однако внешне он оставался абсолютно спокойным.

Вдруг глаза Маши блеснули шаловливым огоньком, а на губах заиграла привычная кокетливая улыбочка; вслух же она произнесла:

— Это надо понимать как предложение руки и сердца?

— Стало быть, так, — неуверенно проговорил он.

— А не боишься, что сбегу от тебя на панель, я ведь насквозь порочна? — Маша откровенно куражилась, — да и особа я капризная, избалованная. А ну как замучаю тебя упреками и истериками?

Не понимая, шутит она или говорит серьезно, Антон неуверенно пожал плечами и тихо произнес:

— Значит, так тому и быть.

Крепче прижавшись к его груди, Маша звонко чмокнула Антона в шею и скороговоркой выпалила:

— Была Маша, да не ваша — стала Маша ваша.

— Что? — стушевался майор, но тут же все понял и закружился с ней по комнате, уронив в конце концов прекрасное девичье тело на измятую постель.

Они долго и с жадностью предавались пылкой страсти, как будто хотели насладиться друг другом на сто лет вперед. Но в конце концов выдохлись и блаженно замерли, раскинувшись на мягких подушках.

Не скрывая больше собственных чувств, Антон с искренним обожанием любовался ее красотой, перебирая пальцами шелковистые белокурые волосы.

Вдруг его взгляд случайно скользнул по циферблату настенных часов, и он вскочил как ошпаренный.

— Ты чего? — удивилась Маша.

— Как чего? — в свою очередь переспросил он. — Половина десятого! На работу опоздали!

Она залилась переливчатым хохотом и наконец с трудом произнесла: