Юрий Рогоза - Америкен бой

Наконец в трубке зазвучал голос Костика:

— Василий?

— Ну, — ответил Железяка. — Ты от кого хоронишься-то? От дружков или с девушкой поругался? Можешь, впрочем не отвечать. Нечего маму беспокоить. Это мама подходила?

— Да.

— Ну вот и хорошо. Значит, статья за беспризорность тебе не грозит. Слушай меня внимательно и молчи. Надо мне узнать, кто сегодня потревожил павильончик у пожарной башни. Территория эта ваша, значит, ваши и действовали. Ты сейчас-то ничего сказать не можешь?

— Нет, — промямлил Костик. — Мимо меня шло… А чего это тебя такая мелочевка вдруг зацепила?

— А вот это не твоего ума дело. Знаешь, как мне первая жена говорила: твои друзья — это мои друзья, твои деньги это мои деньги. Мои проблемы — это твои проблемы.

— Это я давно понял.

— Ну, значит, в путь. В полночь встретимся у рынка.

— Ага…

— У рынка, уловил? Где я тебе говорил. — Да помню я, помню…

— Вот и хорошо. И убери из голоса эти недовольные интонации. За тебя же беспокоюсь.

— Ладно, — Костика явно тяготил разговор. — Пока.

— Костик, — не сдавался Железяка. — Слушай, а день рождения у тебя когда?

— Тебе-то что? Ну, в сентябре…

— Хорошо. Подарочек тебе какой-нибудь приготовлю…

— Вот уж этого не надо, — взорвался Костик. — Знаю я ваши подарочки. Самый лучший — телефон мой забудь. А записную книжку потеряй.

. — Эх, Костик, — добродушно проговорил Железяка, прикуривая. — Не ведаешь, о чем просишь. Если все так и случится, то заметут тебя месяца через два и пойдешь ты тянуть непопулярный и, прямо скажем, позорный срок года три. Тебе этого надо?

— Не надо.

— Вот и не возникай.

Тут Железяка что-то услышал каким-то неправильным средним ухом. Чьи-то, почти неразличимые шаги какое-то время назад шли по коридору, но теперь он заметил, что они стихли. Без хлопка двери. Стихли и все. Человек тот просто остановился в коридоре, а зачем?

Железяка попытался припомнить, называл ли он Костика по имени с тех пор, как стихли эти шаги, но не вспомнил.

— Подожди-ка, — сказал он в трубку, а сам плавно выпрастался из-за стола и бесшумно подошел к двери.

За дверью была тишина. Вообще-то в помещении вот так нервничать не стоило, однако Железяка все-таки положил правую руку в карман к пистолету и, распахнув дверь, выглянул в коридор.

Тот был девственно пуст.

Но это Железяку ни в чем не убедило. Он вернулся к телефону:

— Слушай, браток, а у тебя родственники дальние есть? Так, чтобы подальше.

— В Австралии тетка троюродная… А что?

— Нет, это далековато. Ты чего, дитя что ли? Вот, Костик, умом ты не блещешь, да тебе и необязательно. Но о собственной-то шкуре хоть разок побеспокоился?

— Да в чем дело-то? — забеспокоился Костик и начал проявлять наконец неподдельный интерес к разговору. — Ты чего, знаешь чего-нибудь?

— Мне и знать нечего. Но рано или поздно проколешься ты. Либо со мной, либо дружки твои тебя под мокрятень подведут. И тогда уж я тебя покрывать не стану.

Лейтенант сел поудобнее с прозрачным желанием немного с Костиком поболтать. Обычно на это ни времени, ни желания у Железяки не было. Но, в сущности, Костик ему был даже немного симпатичен: большой такой, трусливый… Но не злой. Такие долго в криминальной среде не живут.

— Ты хоть на секундочку думал, куда тебе деваться, если вдруг припечет?

— Ну, думал… — Неуверенно промямлил Костик, хотя ясно было, что врет. — У меня бабушкина сестра…

— Да нет, мне это не интересно, — прервал его Железяка. — От меня ты все равно не спрячешься. Я же многолик, как всякий слуга закона. Я тебя и в Австралии достану, только лицо у меня будет загорелое, форма другая и права твои я тебе прочитаю на чужом языке. А вот от своих качков ты куда помчишь? К бабушке? На недельку? Попишут тебя, дурачок, попишут…

— Да ты чего мне нервы треплешь? — взорвался Костик, но по голосу было слышно, что забоялся он вдруг серьезно. — Чего я делать-то должен?

— Подумать, — менторски изрек лейтенант. — Головой. Тебе, Костик, надо из этого города съезжать. Не торопясь, всем сказать, что к бабке, на недельку. Заболела-де. И не в тот момент, когда земля заполыхает, а заранее.

— Это когда? — спросил вдруг Костик.

Железяка задумался. В сущности, он тут сам себя подставлял. Остаться без осведомителя в близнецовской организации было глупо. У него была еще парочка, но те даже по сравнению с Костиком оказывались глупыми, да и помельче. Однако он знал, что у каждого агента есть свой срок службы, срок годности и за ними — предел.

— Я думаю, что скоро. Близнецы уже наверняка просекли, что кто-то стучит. И начнут они проверять. А когда проверять начнут, долго не протянешь. Рано или поздно — проколешься. Мы с тобой, Костик, — вдруг решил Железяка. — Мы с тобой сегодня в последний раз встречаемся. Жаль, конечно. Но ты жди, глупостей не делай, беды на себя не навлекай. В течение следующей недели кто-нибудь тебе обязательно какую-нибудь лакомую дезуху предложит…

— Почему мне? — вконец испугался Костик.

— Да не тебе… Всем будут что-нибудь подобное случайно сообщать. И ждать. На чью я кляну, тому, значит, не повезло. Так вот, дезуху эту ты мне обязательно сообщи. Сам. Чтобы я от случайности смог тебя прикрыть. Потом выжидаешь Дней десять и как бы в отпуск. К бабке. Пару раз сам оттуда своим позвони. Лепчику тому же. Скажешь, что бабке хуже, задерживаешься… А сам пока спокойненько еще куда-нибудь переезжай, работать устраивайся… И помни мою доброту.

— Ни фига себе добродетель! — возмутился Костик. — Я тут случайно узнаю, что мне не сегодня завтра Тупым ножом начнут горло пилить, а он еще о доброте! Спасибо! Вот спасибо-то!

— Дурак ты, Костик. И дуростью своей уже меня достал. Все. В полночь. До встречи.

— Пока, — обескураженно начал говорить Костик, но Железяка уже бросил трубку на аппарат и с удовольствием потянулся. Времени до полночи было еще хоть пруд пруди, писаниной заниматься не хотелось, а желудок давал о себе знать.

Но на этот раз дом представлялся менее негостеприимным. Да и в магазин Надо было заглянуть, посмотреть, может, продуктов подкупить, сахара там, рожков, фарша, если он, паче чаяния, есть в этот, уже поздний час.

Когда Железяка подходил к подъезду своего дома, уже отягощенный сумками с тем, на что ушли почти все деньги, и планировал нехитрый ужин, в котором соленые огурчики и картошечка с разварки удачно монтировались с рюмочкой водки и котлетками, любовно слепленными собственными ладошками, ему издалека почудилось, что кто-то за ним следит. Но чувство это так мощно заглушалось зовом желудка, что, блеснув, словно плотвичка бочком на вечерней глади реки, было сметено рябью, потерялось в помехах.

Свою роль в этом минутном досадном небрежении сыграло то, что ничего серьезного он на сегодняшний момент за собой не чуял и слежку, даже если таковая и была, всерьез не принял. С этими казаками-разбойниками он теперь, в зрелом возрасте, сталкивался едва ли не чаще, чем в детстве, и остроту для него эта игра потеряла.