Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

— Значит, мои неудачи на этом поприще… и то, что меня до сих пор не принял фюрер?..

— Нет, воздействуют и другие факторы. Но генерал Бродель… Поначалу я не могла понять, чем вызвано такое внимание этого служаки к вашей особе. Пока мои друзья из службы безопасности СС, призванной следить за моральной чистотой ее рядов, как святая инквизиция — за непорочностью средневековых монахов, не вышли на его «русскую». Это они неожиданно открыли для себя и для меня, что, оказывается, его любовница — та же русская повариха, с которой сдался в плен генерал Власов. Теперь вам понятно, каким образом оказалась здесь ваша Форонова? — в этот раз Хейди умышленно употребила свое начальное «Фо», чтобы подразнить Власова.

— Понятно.

— Неужели вы думаете, что в каком-либо ином случае я стала бы разыскивать эту фронтовую девку? И если мы дали ей возможность увидеться с вами, то делали это по двум причинам: чтобы насолить генералу Броделю и чтобы заставить ее повлиять на своего генерала-любовника не вмешиваться в дела командарма Власова. Она же должна будет предупредить Броделя: еще одно вмешательство, и руководство гестапо передерется с руководством СД за право первой следственной ночи.

Власов нервно передернул подбородком, но так и не нашелся, что ответить Хейди. Эта новая версия появления у него в номере бывшей походно-полевой заставила генерала совершенно по-иному взглянуть на связи и возможности Хейди. И еще раз, теперь уже более основательно, убедиться насколько полезной она может быть в добре, настолько же опасной — во гневе и ревности. Правда, пока что ни то ни другое она, к счастью, пока не демонстрирует или, во всяком случае, не злоупотребляет ими.

— Надеюсь, теперь генерал Бродель успокоится, и ей ничего не будет угрожать, — довольно невнятно проговорил он, вставляя в немецкую речь русские слова. Однако Хейди уже научилась понимать этот его суржик.

— Если вы решите поделить ее с генералом Броделем, он сумеет примириться и с этим, настолько далеко зашло его увлечение Марией. Их обоюдное увлечение друг другом — так будет точнее…

«А вот теперь она бьет по твоему самолюбию, — понял Власов. — Похлеще, чем только что бил коротышка штандартенфюрер».

— Я окончательно уступаю «бабфьонку Форонову» вашему генералу, Хейди, — поднялся Власов. — Постарайтесь довести это до его сведения. Пусть успокоится.

— Так же, как я, и вместе со мной… — мило улыбнулась Хейди. — Будем считать инцидент исчерпанным.

— Попытаемся именно так и считать.

Довольно небрежно козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.

— Минуточку, господин генерал, — вдруг появилась на крыльце Хейди.

Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.

Однако германка и не думала впадать в сантименты.

— Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, — сдержанно сказала Биленберг, — я забыла сказать вам главное, мой генерал генералов.

— Что именно? — постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.

— Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Бределя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствовали перед фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника [84] В 1944 году за заслуги перед рейхом фюрер действительно пожаловал Власову чин генерал-полковника вермахта. И хотя известно, что во время пребывания в Германии ни до присвоения этого чина, ни после присвоения погон Власов не носил, все же остается фактом то, что завершил он войну в чине генерал-полковника. .

И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.

— Так это по ходатайству ваших друзей я стал генерал-полковником?!

— Что вас так удивляет, мой генерал генералов? Вы назначены были командовать армией. Русской освободительной армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я немного смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что прежде всего я врач, а потом военный человек.

— Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, — растерянно пожал плечами Власов. — И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.

— Решительно не согласна! — резко прервала его Хейди. — Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.

«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! — поразился командарм напористости Биленберг. — Основательно готовится к царствованию, основательно!»

— Но дело даже не в этом, — неожиданно продолжила Хейди. — Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш, германский, генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получили из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.

— Однако же осмеливаются, — проворчал Власов.

— Я говорю о серьезных сомнениях, а не о вспышках амбиций, подобных тем, которые мы только что наблюдали. Так что это имеет принципиальное значение.

Власов пожал плечами и угрюмо помолчал.

— Ну что ж, — сказал он с полминуты спустя, — теперь у нас есть только один путь — предаться волнам судьбы.

— Счастливого пути. И… ради Бога, учитесь быть настоящим, европейским, а не пролетарским генералом.

Штрик-Штрикфельдт стоял у машины в крайне возбужденном состоянии, почти в гневе, и поначалу генерал решил было, что это вызвано его задержкой у СС-вдовы.

— Неужели я настолько задержался? — взглянул Власов на часы.

— Задержались, но в допустимых пределах.

— Тогда что произошло?

— Только что ко мне пристал какой-то штандартенфюрер, — объявил капитан, садясь в машину вслед за генералом. — Поинтересовался, с каких это пор я, германский офицер, оказался в денщиках у русского генерала.

— А действительно, с каких это пор вы, германский офицер, оказались в денщиках у русского генерала?

Капитан ошалело уставился на Власова. Он онемел. В глазах его прочитывалось столько благородного — путь и не им, Власовым, вызванного — гнева, что генерал тотчас же пожалел о сказанном.