Леонид Влодавец - Змеиный клубок

— Ох ты ж, мать честная! — вырвалось у него. — Ну и «Эдуард Антсович», мать его растуды! Ну, держись, Алик, сейчас я тебя, паскуду, по «вертушке» достану…

Вот после этого в кабинете у Альберта Анатольевича и зазвонил телефон с гербом.

— Что же теперь делать? — с какой-то детской растерянностью спросила Галина, когда Альберт Анатольевич напомнил ей насчет детей. В общем, она и сама знала, что дети у Пантюхова под контро-нем, но только теперь ощутила по-настоящему, чем по может грозить.

— Если откровенно, — неторопливо сказал хозяин кабинета, — то лучше пока отступиться. И вам покойнее, и Пантюхову, и мне, если совсем уж честно. Я не хочу, чтоб меня в подъезде из «ТТ» грохнули, как какого-нибудь банкира. Сейчас, знаете ни, время не лучшее для всяких разоблачений. Да и наверху не возрадуются. Упаси Господь, что-то уйдет в прессу, а ведь в декабре — выборы в Думу. Сами, наверно, догадываетесь, что вся административная вертикаль под пристальным вниманием. И справа, и слева цепляются. Одни считают, что мы все еще коммунисты, другие нас гвоздят за предательство. А я здесь, в Системе, старший клерк — не больше. Меня сдуют и не заметят. Ваша область выглядит прилично, шума не производит, забастовок, митингов, голодовок вроде бы нет, с преступностью — по статистике прогресс наметился, в смысле снижения цифр. А тут (он мотнул головой в сторону сейфа) — бомба. Конечно, если бы Пантюхов меня не вычислил, тогда можно было исподволь покатить бочку, не спеша. Так, чтобы его лягнуло уже где-нибудь в феврале, в марте, в апреле. Тогда это могло бы пригодиться, Президенту подыграли бы перед июнем. Но теперь, когда Георгий Петрович знает, откуда ветер дует, — все бессмысленно.

— А как же то, что было собрано? — поинтересовалась Митрохина. — Уничтожите?

— Зачем? Не пригодится сегодня — пригодится завтра, не пригодится завтра — понадобится послезавтра. Я постараюсь найти такое местечко, чтоб никто не добрался. А вам, мне кажется, можно будет вернуться домой. Убивать вас не станут…

— Только запрут в психушку… — саркастически усмехнулась Митрохина. — Вы сами не бывали в таких заведениях?

— Можно договориться по-хорошему. Вы ведь сами, по-моему, не очень хорошо понимаете, какие перед собой ставите цели. Может, я и не прав, но сейчас вы просто выполняете поручение Чугаева. Мне он неизвестен. Я не знаю, кто за ним стоит. Вы знаете? Тоже нет. Вроде бы боретесь за предотвращение государственного преступления, а при этом, может быть, помогаете другой группе преступников… В принципе вы допускаете это?

— Сейчас все, что угодно, можно допустить, — вздохнула Митрохина, не чувствуя, что совсем уж несогласна с Альбертом Анатольевичем. — Но ведь неприятно будет, если вдруг среди России произойдет что-то вроде Чечни.

— А вы не боитесь, что, наоборот, подтолкнете такое развитие событий? Я, конечно, не видел всех кассет, не знаю, насколько убедительные доказательства собрал Чугаев, но чувствую, что среди всех обвинений самое страшное — сепаратизм. Так вот. Вы можете задуматься над тем, а зачем, собственно, Пантюхову такой сумасшедший, безнадежный ход? Он же не идиот, прекрасно понимает, чем закончится попытка стать удельным князем или президентом самодельной республики. Тем более что он и сейчас у вас практически полновластен. Ему только Центр страшен. Вдруг здесь, в Москве, что-то поменяется, слетит с должности или преставится кто-нибудь из тех, кто Пантюхову «друг, товарищ и брат», начнется какая-нибудь заварушка а-ля 1991 или 1993, Президентом кого-то не того выберут… Вот тут-то, когда все затрещит, когда Центр ослабеет, Пантюхов и вспомнит, что, мол, независимость и суверенитет княжества, располагавшегося на территории вашей нынешней области, были насильственно попраны московскими войсками Ивана III в конце XV века… И тот же профессор Серебровский, которого мы видели на кассете, убедительно докажет, будто это подорвало самобытное развитие областного народа, привело его к деградации и так далее.

— Вы сами это придумали?

— Это элементарный анализ. Кому охота терять власть? Пока его не трогают, смотрят на все сквозь пальцы, Пантюхов никаких резких движений делать не станет. Зачем? У него есть сильные друзья, всегда можно, если необходимо, договориться по-хорошему…

— Договориться по-хорошему? — хмыкнула Митрохина. — Вы что-то часто это повторяете…

— А как же! Весь мир, все человечество держатся на договорах, на компромиссах, на взаимной выгоде. Вообще цивилизация — это та ступень отношений, на которой люди начинают понимать, что договариваться выгоднее, чем враждовать.

— Может быть. Только вот я сильно сомневаюсь, что Пантюхов будет согласен вести со мной переговоры. Уж очень много у него силы против меня. Согласитесь, он и убить меня сможет, если захочет, и в тюрьму посадить, и в психбольницу упрятать.

— В принципе — верно. Но не забывайте: это ведь все больших расходов потребует. Пантюхов, по моим скромным прикидкам, здесь, в России, большим капиталом не располагает. Ваш супруг, Сергей Николаевич, немалые суммы пропустил через свой банк, которые позже через другие банки-посредники ушли на Запад. И там лежат по сей день. И трогать их для внутрироссийских нужд Георгий Петрович не станет. А в России у него не больше пятисот-шестисот тысяч долларов, да и те по большей части не в нале. Конечно, если очень припечет, допустим, если я все же попробую начать раскрутку собранного компромата, то он не пожалеет всю эту сумму извести, лишь бы все, кому надо, замолчали, а все, кому надо, сказали бы то, что ему нужно. Но если он будет знать, что можно добиться точно того же, затратив на порядок меньше, то не откажется сэкономить…

— Значит, нужно его поставить перед выбором? — Галине что-то не верилось. — Но неужели вы думаете, что он будет со мной беседовать и торговаться?

— А почему с вами? Я бы мог взять на себя посредничество. Зная, что у меня на него имеется, он серьезно отнесется к этому делу.

— Так… — произнесла Митрохина. — Раз посредничество — значит, комиссионные. Но у меня, извините, ничего нет, кроме старой Сережиной квартиры и учительской зарплаты, которую еще выбить надо, если меня, пока я бегаю, не уволили за прогулы. Или по профнепригодности как душевнобольную.

— А вот тут, извините, вы не правы. Вы же не были разведены с Митрохиным на момент его смерти, верно? Формально ваш брак являлся действующим. У вас есть права на детей, вас в судебном порядке их не лишали. И на состояние Митрохина у вас есть права, а оно, по моим скромным прикидкам, исчисляется примерно двумя миллионами долларов. Я вам найду отличного адвоката, хотя дело и так почти стопроцентно выигрышное. Тем более что Ольга Пантюхова, несостоявшаяся Коровина, из этой игры уже выбыла.