Андрей Воронин - Закон против тебя

– Наверное, – равнодушно сказал Подберезский. – Да пошли они!.. Идиоты. С рукой-то у тебя что?

Борис Иванович внимательно осмотрел свою правую руку, так и этак поворачивая ее перед глазами.

Кисть распухла, как наполненная водой резиновая перчатка, и болела при каждом прикосновении.

– Да так, – сказал он, – треснул одного по башке.

– Не убил, надеюсь? – с легким испугом спросил Подберезский.

– Убил бы, наверное, да он в каске оказался.

Подберезский невесело усмехнулся и стал выгружать из багажника припасы.

О вчерашнем происшествии они больше не говорили. У обоих осталось ощущение какого-то душного бреда, случающегося иногда при очень высокой температуре. В отличие от Комбата, Подберезский в момент ареста находился у себя дома и успел дозвониться своему адвокату за пару секунд до того, как омоновцы высадили дверь.

Новый адвокат Подберезского был молод, энергичен, не обременен семьей, находился на взлете карьеры и не ведал страха, создавая себе репутацию. Брал он недешево, но Борис Иванович, которого адвокат автоматически взял под крыло заодно с Подберезским, на первом же допросе убедился, что этот прилизанный субчик с наманикюренными ногтями ест свой хлеб не зря. Комбат незаметно превратил допрос в комедию, где классическая роль дурака и растяпы досталась следователю.

Впрочем, ситуация и в самом деле сложилась дурацкая. Рублеву и Подберезскому инкриминировалось разбойное нападение, совершенное неподалеку от Нижнего. С заявлением в милицию обратилась блондинка-наводчица, остановившая их на дороге. Комбат так и не понял, на что она рассчитывала, затевая эту чепуху. Адвокат считал, что ее приятели дали кому-то солидный куш, но не исключал при этом возможности, что блондинка просто перепуганная дура. Так или иначе, но после второго допроса, который проводил более опытный и уравновешенный следователь, друзья оказались на свободе и наконец-то получили возможность перекусить, хотя дело уже близилось к ужину. Обоим пришлось дать подписку о невыезде, но адвокат на прощание уверил их, что это простая формальность.

– Можно не сомневаться в том, что дело в ближайшие несколько дней будет закрыто, – сказал он, а потом добавил:

– Если, конечно, вы не решите возбудить встречный иск.

Он был предельно сдержан и корректен, но его глаза напоминали окошечки кассового аппарата, где мелькали, сменяя друг друга, кругленькие суммы, и Борис Иванович сказал, что не имеет к «романтикам с большой дороги» никаких претензий. Подберезский поддержал его, добавив, что беднягам и без того пришлось несладко. Перед тем как расстаться, они пришли к общему мнению, что все это – чушь собачья, непроизвольная отрыжка российской правоохранительной системы, но неприятный осадок после внезапного ареста никак не проходил, и сейчас, стоя на травянистом берегу реки, Борис Иванович чувствовал себя далеко не лучшим образом.

Это ощущение напоминало похмелье, когда просыпаешься поутру в незнакомом месте, не зная, каким образом тебя сюда занесло и что ты перед этим успел натворить. Комбат подумал, что в последнее время ему слишком часто и без особого положительного эффекта приходится пускать в ход кулаки.

– Полоса, Иваныч, – словно подслушав его мысли, сказал Подберезский. Он возился возле старого кострища, выкладывая на траву принесенные в охапке сухие сучья и несколько купленных в соседней деревне сосновых поленьев, – Какая еще полоса?

– Темная. Жизнь – она, как матрас, в полосочку.

Полоска светлая, полоска темная… Иваныч, там у тебя в багажнике, кажется, топорик был. Давай его сюда, а то неохота будку открывать.

Борис Иванович сходил к машине за топориком, подвинул плечом Подберезского и сноровисто нащипал лучины для растопки. Руки его совершали привычные действия, топор издавал чистый звон, вонзаясь в торец полена, сухая древесина послушно расслаивалась вдоль волокон, но Комбата не покидало ощущение, что он занят чем-то не тем. Он двигался словно во сне, и даже боль в распухшей правой кисти казалась нереальной.

Рассуждения Подберезского о темной полосе в жизни были правильными, но очень мало касались текущих событий, как, впрочем, и любые чересчур общие рассуждения.

Темная полоса, светлая полоса – все это словесная шелуха, а между тем чувство, что он делает не то, что надо, с каждой минутой становилось все более назойливым.

Андрей сходил к машине и вернулся, волоча двухлитровую стеклянную емкость с водкой. В другой руке у него была корзинка с едой, в зубах дымилась сигарета, из-под мышки торчал пучок стальных шампуров.

«Дачник», – с неожиданным раздражением подумал вдруг Борис Иванович.

– Дачник хренов, – проворчал он вслух, складывая лучину шалашиком над скомканной страницей «Московского комсомольца». – Когда брюхо отрастишь?

– Опять ты бухтишь, – вздохнул Подберезский. – Опять недоволен. Стареешь, Иваныч. Мой дед года за два до смерти тоже начал ворчать. Все его раздражало, все ему было не так.

– Ну? – неожиданно заинтересовавшись, сказал Борис Иванович.

– Что – ну? Пару лет поворчал и помер. В самые крещенские морозы, как назло. Землекопы, пока яму рыли, литра три водки высосали, не меньше.

Он замолчал, уверенный, что Комбат разозлится и выдаст ему по первое число, но Борис Иванович задумчиво посмотрел на него и вернулся к костру.

– Спички давай, – ворчливо потребовал он.

Андрей протянул ему коробок. Борис Иванович взял спички и принялся подбрасывать коробок на ладони, уставившись куда-то мимо Подберезского.

– Иваныч, – позвал Андрей, испытывая желание помахать ладонью перед глазами Комбата, – а Иваныч! Ты поджигать будешь или нет?

– Зря мы оттуда уехали, – совсем невпопад ответил Борис Иванович и снова замолчал.

Подберезский прихлопнул спикировавшего на его плечо крупного слепня, вынул сигареты и закурил, с интересом косясь на Бориса Ивановича. Через своего адвоката он уже предпринял определенные шаги к розыску Бакланова по официальным каналам, но сильно сомневался в том, что такие розыски дадут хоть какой-то результат. Андрей был согласен с Борисом Ивановичем: если Бакланов еще не умер, найти его могли только они. Непонятно только, как и где именно искать и что делать с подпиской о невыезде.

– У-у, твари! – вдруг сказал Борис Иванович, легко вскочил и, коротко размахнувшись, швырнул топор в сторону стоявшей над рекой березовой рощицы.

До ближайшей березы было не меньше двадцати метров, но топор с глухим стуком вонзился в дерево на высоте человеческого роста, уйдя в ствол по самый обух.

– Вот молодец, – похвалил Подберезский. – Хрен ты его теперь оттуда достанешь.

– Березки, – словно не слыша его, с яростным напором сказал Борис Иванович, – кузнечики… Шашлычки, водочка, разговорчики.., жизнь в полосочку, мать ее так! Собирайся, поехали отсюда на хрен!