Леонид Влодавец - Фартовое дело

— Забудь обо всем… — прошептала она, взяв Никиту за руки и подняв его из кресла. — Ты слишком молоденький, чтобы понимать всю эту фигню. Тебе ведь другое нужно, верно?

— Точно, — кивнул Никита, — но загрузила ты меня здорово. Я над всем этим думать буду.

— Думай, пожалуйста, только не сегодня. Лучше обними меня…

И Никиту опять обжег прилив острой нежности и даже жалости к Светке. Мягко припав губами к ее хмельному ротику, он вдруг почувствовал, что общение с этим маленьким чудовищем волнует не только тело. Больше того, целуясь со Светкой и понемногу снимая с нее одежду, он подумал, что, когда завтра его отсюда отправят домой, ему будет жалко уходить… Потому что ему будет не хватать этой золотистой гривки, этого столь изменчивого личика, то хитренького, то дурашливого, то жуткого и сулящего смерть. И он уже знал, что не позже чем к завтрашнему вечеру начнет тосковать по этим дерзким ручкам, которые сейчас столь прытко его раздевали, по этим грудкам-булочкам, по бесстыжим ножкам… И по всему остальному.

Поэтому оказавшись со Светкой под одеялом, на свежей похрустывающей простыне, он повел себя так, будто завтра на рассвете ему должны были как минимум отрубить голову.

Бормоча что-то бессвязное и самому непонятное, он целовал Булочку в полузакрытые глаза, в губы, в уши, в шею, рылся пальцами в волосах, жадно гладил плечи, груди, спину, бока…

Когда все кончилось и стон Булочки слился в единый звук с Никитиным стоном, она опять не отпустила его до самого финала.

С чувством блаженной усталости Ветров откинулся на подушку и заснул до утра. А утром схватил в объятия расслабленную, только что пробудившуюся Светку. И снова были жар, буйство, ожидание и восторг…

Уезжал Никита не на «Мерседесе», а в каком-то фургончике с надписью «Хлеб». Светка проводила его до подземного гаража и сказала:

— Не тяни с генералом. Лучше всего, если ты подъедешь к нему уже завтра. Во всяком случае, позвонить ему надо. В десять вечера подойдешь к той станции метро, на которой тебя сегодня высадят. Запомни машину и шофера, они будут те же.

Фургончик довез Никиту до метро «Каширская». Оттуда было неудобно ехать домой, зато очень удобно — в университет. Что Никита и сделал, явившись на экзамен с одной лишь авторучкой. И вытянул счастливый билет.

Как ни странно, когда Никита добрался домой, то общий план объяснений с родителями по поводу своего ночного отсутствия у него успел сложиться.

Во-первых, надо было похвалиться отличной отметкой. Это должно было резко снизить остроту момента.

Войдя в квартиру, где аппетитно пахло борщом, Никита, едва сняв куртку и ботинки, пожаловал на кухню. Мама посмотрела на него мрачновато.

— Явился, гуляка?! — произнесла она сурово, но с радостью, что сын пришел живой, здоровый и даже не похмельный.

— Так точно! — доложил Никита с улыбкой. — Замечаний не имел. Вот зачетка, убедись.

— Везет дуракам, — сказала мама, внимательно посмотрев на отметку и подпись экзаменатора, будто подозревая, что Никита их мог подделать. — Что спрашивали?

Это тоже уводило разговор в сторону от ночных похождений, и Никита не без удовольствия стал пересказывать весь ход экзамена во всех подробностях. Рассказ занял почти столько же времени, сколько сам экзамен, и за это время мать успела закончить приготовление обеда. Поэтому Никита завершал свое повествование, уже поглощая борщ.

Тем не менее, хотя рассказ об экзамене и изложение ответов на вопросы (на самом экзамене Никита сказал гораздо меньше, чем сейчас) в общем успокоили маму, она все-таки не успокоилась по поводу ночного отсутствия сына. Вот тут настала пора реализовывать то вранье, которое Ветров придумал на пути домой.

— Мам, — сказал Никита. — Ты зря беспокоилась. Я себе нашел новую работу. Видишь, какие у меня есть корочки?

И он вынул из кармана темно-алую книжицу, на лицевой стороне которой было золотистыми буквами написано «Красный рабочий», а на обороте большими буквами — «ПРЕССА».

Мама так и села.

— Господи! — воскликнула она. — Зачем тебе эта политика?! Хватит того, что ты едва-едва в девяносто третьем году не затесался к баркашовцам! А теперь к Анпилову потянуло? Или к Андреевой?! У тебя ум есть?!

— Мамочка! — вскричал Никита. — Ты посмотри на разворот? Видишь, печать стоит с орлом? И надпись мелким шрифтом: «Газета областной администрации». Я ж там был осенью, разве не помнишь? А «Красный рабочий» — просто старое название. Все у них в области привыкли к такому. Не называть же ее, допустим, «Белый капиталист»? Подписчики потеряются.

Тут надо заметить, что удостоверение было отпечатано еще в те времена, когда газета действительно принадлежала областной администрации, доставшись ей в наследство от бывших обкома и облисполкома Совета народных депутатов. После того как она, печатая официозную информацию, окончательно прогорела, ее выставили на торги, и Светка приобрела ее, превратив на три четверти в рекламное издание. Орленая печать тоже еще не была заменена, и Светкины люди, выписывавшие Никите эту ксиву, с удовольствием пришлепнули ее для солидности.

— Все равно, — убежденно произнесла мама, — журналистом быть очень опасно. Их стреляют или берут в заложники. Тебе опять захотелось в Чечню? Но уже без автомата, а «с лейкой и блокнотом»? Боже ты мой! Что за сын!

— Ну что ты, мама! Какая Чечня?! Видишь должность? «Постоянный корреспондент по Москве и Московской области»? Дальше Серпухова, Можайска или какой-нибудь Шатуры меня никто не пошлет!

— Допустим. Но почему ты убежал из дому вечером и пришел только после экзамена?! Это что, редакционное задание? И почему тебе звонила женщина?

— Мама, это не женщина, а редактор, — согласно путевой заготовке объявил Никита. — Она была здесь в командировке, и ей поручили со мной связаться, потому что им надо ставить в номер мою статью о Ермолаеве, а заодно сообщить, что я принят в штат редакции.

— И ты всю ночь провел у нее в гостинице!

— Вовсе не в гостинице. У нее здесь родственники, и мне пришлось остаться ночевать, потому что мы слишком долго правили статью. Я написал так, как надо для научного журнала, а им нужно для массового читателя.

— Но позвонить оттуда было нельзя?

— Нет, — сказал Никита, чувствуя, что несет околесицу, ибо все начиналось как раз с телефонного звонка. И конечно, мать задала ему вполне логичный вопрос:

— Но ведь она же тебе звонила?

— Она звонила из автомата от метро, а я бегать в час ночи в поисках телефона не собирался.

Как ни странно, это почему-то маме понравилось. Она почти успокоилась и, выставляя на стол второе, сказала:

— Тебе, между прочим, утром звонили с фирмы. Интересовались, как ты сдаешь экзамены, и напомнили, что твой отпуск на сессию через два дня кончается. Как ты все это будешь совмещать? Дневной вуз, работу грузчиком и газету?