Леонид Влодавец - Фартовое дело

— А вы бы не могли мне дать рукопись посмотреть? Ну и рассказать, конечно, все, что знаете об этой истории?

— Посмотреть, конечно, можно. Тем более что я как раз сегодня свободен. Ну и рассказать, что знаю, мог бы. Адрес знаете?

— Знаю.

Никита прихватил с собой диктофон и записную книжку с ручкой, для солидности.

На сей раз мама довольно спокойно перенесла Никитин выход из дома. Во-первых, было еще светло, а во-вторых, она была убеждена, что он идет не к женщине. К тому же Никита не стал говорить, что он и сегодня скорее всего ночевать не придет. Правда, сейчас было всего два часа дня, и Никита предполагал, будто часа за три он успеет обернуться туда-сюда и заскочит домой прежде, чем поедет к десяти на «Каширскую».

Добравшись до «Сокола», найдя нужный дом и поднявшись к квартире, Никита нажал кнопку звонка.

Открыл ему усатый, коротко подстриженный, седоватый, но крепкий мужик среднего роста, в спортивном костюме.

— Здравствуйте, я — Ветров, из «Красного рабочего», — и Никита с удовольствием показал свою краснокожую книжицу.

— Понятно, — кивнул хозяин, мельком заглянув в «ксиву», — а я Белкин Андрей Юрьевич. Заходите.

Квартира была большая, четырехкомнатная, но никак не скажешь, что там до недавнего времени жили аж два генерала. Почему два? Потому что в столовой, куда Андрей Юрьевич провел Никиту, на стене висела большая цветная фотография, где были изображены отец и сын в полной форме, при всех регалиях. Только отец в старой — советском кителе, а сын — в российской.

— Вы очень похожи на Юрия Петровича, — заметил Никита.

— Еще чуть-чуть поседею, — усмехнулся Белкин, — совсем не отличить будет. Присаживайтесь!

Никита сел, достал диктофон. Андрей Юрьевич усмехнулся.

— Давайте пока без этой штуки. Для начала надо определиться, о чем будет разговор.

— В общем-то, я почти все по телефону сказал, — заметил Никита. — Нам в редакцию написала письмо Зоя Михайловна Иванова. Она попыталась рассказать о том, что весной сорок третьего года вместе с вашим отцом и еще двумя девушками, которых вы назвали Клавой и Дусей, уничтожила секретный немецкий объект на озере Широком. Но у нее был рак на последней стадии. Жила на одних обезболивающих. К тому же то, что она рассказала в письме, очень сбивчиво и непонятно. Даже неясно, что был за объект, из чего состоял, чем он был важен. И не очень понятно, почему такое, видимо, очень сложное, задание выполняла группа из трех девушек и тринадцатилетнего мальчика.

— Как раз это самое простое, — ответил младший Белкин. — Их просто-напросто никто туда не посылал. Они туда попали случайно.

— Как это «случайно»?

— Убегали от немцев и хотели спрятаться. А потом оказалось, что попали на секретный объект. Правда, недостроенный. Ну а потом им как-то удалось перебить охрану и захватить этот бункер или что там еще было. Подробно он не рассказывал.

— Но согласитесь, что если объект был секретный, то его даже в недостроенном виде, наверно, не бабка с клюшкой охраняла… И даже не два эсэсовца…

— Понимаете, Никита, я и сам много раз спрашивал, но отец не очень любил говорить. Хотя, если по правде сказать, разговоры у нас с ним на эту тему были очень давно. Когда я еще в школе учился. У него не было привычки говорить: «Вот я в твои годы…» Мать так иногда говорила, когда я баловался или двойки получал, а он — нет. Она скажет: «Как тебе не стыдно! Отец в твои годы уже немцев убивал, а ты стекла в школе бьешь!» Я, конечно, спрашиваю: «Папа, а как ты немцев убивал? Они же большие, а ты маленький был?!» А он мне не отвечал, только на мать ворчал: «Нечего ему, дураку, об этом рассказывать!» Да и дома он бывал не много. Особенно пока в войсках служил. А когда на испытательную работу перешел — я службу начал. Виделись раз в год, а то и реже. Вот только последних три года вместе. Он — в отставке, а я — на службе. Оба нелетающие. Да и меня на сокращение наметили… Так что о войне мы с ним мало говорили. Тем более что он как летчик не воевал, партизаном был, потом в пехоте, а я в Афгане двести пятьдесят четыре боевых вылета сделал. Войны разные. А о том, во что наши ВВС превратили, приходилось беседовать. Я боюсь, эти разговоры его и доконали. А у него, согласно летной книжке, за время службы было четыре вынужденных посадки, три катапультирования… Даром это не проходит. Да и война в детстве не шутка. Успокоить его пытался, но разве уговоришь? Вот на этой фотографии мы улыбаемся, даже обнялись, а его тогда полчаса пришлось упрашивать. «У тебя, — говорит, — советская форма есть?» На полном серьезе не хотел фотографироваться. «Лучше б ты остался советским полковником, — сказал, — чем до власовского генерала дослужился!» Трехцветный флаг не переносил. «Белые под этим флагом Антанте Россию продавали, Власов — Гитлеру, а вы — натовцам! А при царе под ним только купеческие суда ходили! Продажный этот флаг!» Я, конечно, про то, что служивый человек живет по приказу и по уставу, а не выбирает, какую форму носить и какому Государственному флагу России честь отдавать. А он свое: «Ты присягал кому?! СССР. Обязывался его защищать, не щадя крови и самой жизни? Обязывался! Хрена ли ты его не защитил?!» Ну что тут скажешь? Так вот и жили… Это я все, конечно, не для печати говорю.

— А когда ваш отец книгу начал писать?

— Давно. Сперва хотел только про испытательскую работу написать, но потом сказал, что лучше, чем у Галлая, не получается. Бросил и даже сжег, кажется. А потом начал писать эту. Начинал как мемуары, а после решил переделать в повесть. Нам не читал и не показывал. «Помру, — говорил, — тогда и прочтете». Отчего, почему — не комментировал. Запирал в ящик стола и ключ уносил, чтоб Анютка не подсматривала. Это дочка моя. Он вообще-то на нас с женой здорово сердился, что мы парня так и не завели. Обрубили авиационную династию. Дед был летчиком, отец и я. А вот этот мышонок у нас ничего общего с авиацией иметь не захотел, — Белкин посмотрел за спину Никиты, слегка подмигнув.

Никита обернулся. Вообще-то он не стал бы называть такую девушку «мышонком». Это папа, который, наверно, помнил, как она в колясочке пищала, мог ей такое ласкательное прозвище придумать. Но теперь-то, лет в двадцать, этот ребенок был ростом почти с Никиту даже в домашних шлепанцах. А если ее еще поставить на каблучки, такие, как у Светки, то получится на полголовы выше. И вообще смотрелась неплохо даже в домашнем грубошерстном свитере водолазного образца и спортивных брюках с лампасами. Длинные гладкие темно-русые волосы, поблескивая, ниспадали на плечи. Прямо как в той рекламе: «Wella. Вы великолепны!» Но самое занятное — на бело-розовенькой овальной мордашке не было даже миллиграмма косметики.

— Вам чаю поставить? — спросила она, равнодушно поглядев на Никиту.