Роман Канушкин - Обратный отсчет

Когда на таймере бомбы появилось 0:25, мальчик сбегал по лестнице, ведущей на нижнюю палубу самолета. Он все понял, он понял этот сон — папа выстрелил из ружья, и именно двухствольное ружье способно остановить Чудовище. Папа показал ему два ствола, две черные бездны, блеснувшие холодным огнем, и теперь мальчик все понял. Он пробежал к отсеку, где находился этот блок — пульт управления бомбой, а запах становился просто непереносимым — сейчас Чудовище проснется, и увидел, как на таймере цифра 0:23 превратилась в 0:22… Сейчас! И еще он увидел склоняющегося к бомбе командира экипажа.

— Стойте! — закричал мальчик. — Ружье, двухствольное ружье! Оно остановит бомбу — это и есть выбор!

— Что? — произнес Игнат, и на картинке в его голове сквозь слово «ошибка» стало проступать слово «решение».

— Двухствольное ружье — это очень важно! Все остальное — обман.

— Все, — прозвучал голос командира экипажа, — я принял решение.

Голографический рисунок местности: в центре мальчик, голос командира экипажа — голос постороннего. И еще таймер: 18 секунд…

— Два ствола, — проговорил Зелимхан и быстро поднял перед собой ладонь с двумя разведенными пальцами…

16 секунд…

— Двухстволка… — Потом Зелимхан повернул ладонь вертикально. А если так, то «БОКФЛИНТ» тоже двухстволка. У отца был. Ходили на охоту в горы. Два вертикальных ствола. — И он пристально посмотрел на Стилета. — Быстро!

9 секунд…

Голографический рисунок местности: «бокфлинт», двухствольное ружье, о нем твердил парень. Оно убьет Чудовище. И таймер — 0:8, 0:7… Двухствольное ружье, два кружочка, если вертикально, то «бокфлинт»… Рядышком два кружочка, но если их повернуть вертикально, то получаем некоторую цифру, два кружочка один над другим…

4 секунды…

И эта цифра — «восемь». И все остальное — ошибка. Лишь цифра «восемь» в центре голографического рисунка.

3 секунды…

И еще рука командира экипажа, его палец, который сейчас ляжет на кнопку-ключ «девять»… И уже совсем нет времени…

Если забыть лицо Учителя и забыть, как можно останавливать время.

… Левая рука Стилета движется к пульту управления бомбой, она чувствует, что возможно сопротивление, поэтому ее движения точны: простите, командор, но все потом, — большой палец командира экипажа перехватывается на болевой, какой-то крик, наверное, крик боли…

2 секунды…

И правая рука Стилета движется к ключам на блоке, его указательный палец ложится на такую яркую цифру «восемь».

1 секунда…

Крик боли или рев просыпающегося Чудовища, чей язык, чей желудок называется «огонь».

… Палец вдавливает кнопку-ключ «восемь», мгновение растянуто, и они все закрывают глаза, а потом…

Когда Игнат открыл глаза, красный мерцающий огонек погас, а на таймере бомбы застыло 0:1…

И ватное молчание, заполнившее пространство, сейчас взрывалось криками радости. Игнат не понял, как мальчик повис у него на шее и что это за голос, такой великолепный, голос обретенного мужества:

— Чертов ты дурень, палец-то отпусти! А может, ломай, ломай мою глупую руку!

И смех, смех командира экипажа, и что-то удивительное, что приходит лишь в очень редкие минуты, промелькнуло в глазах Зелимхана.

А мальчик плакал, повиснув на шее у Игната, и повторял одну и ту же фразу:

— Его больше нет, больше нет, оно ушло, Чудовище… его больше нет…

— Эй, джигит, — проговорил Зелимхан, — ты уже мужчина, перестань плакать.

— Его больше нет, понимаете? — Мальчик посмотрел на голубоглазого чеченца. — Больше нет…

А потом он почувствовал руку Стилета, потрепавшую его по волосам, и услышал голос человека с серо-голубыми глазами:

— Да, парень, его нет. Ты прав, краснокожий, и больше никогда не будет.

Четверг, 29 февраля

17 час. 01 мин. (00 минут после взрыва)

Нет, это был не взрыв. Просто таким ярким может быть Солнце, когда выходишь из Лабиринта… Чип посмотрел на часы.

— Одна минута шестого, — тихо произнес он. Жанна открыла глаза, и Чип чуть не утонул в них.

— Что? — прошептала она. — Что ты сказал?

— Одна минута шестого, милая. — Чип все еще не покинул ее. — Все уже позади. Взрыва не будет!

— Как?!

— Мы несколько задержались в туалете.

— Одна минута шестого? Значит… они… Уже все?!

— Да. Они, и мы тоже.

— Мы?

— Ну, если совсем чуть-чуть. По-моему, самолет идет на посадку.

— Точно? Этого всего… нет? Не будет?

— По крайней мере не сейчас.

— Да… — Она подалась к Чипу. — Обними меня крепче. Все? Все закончено? Скажи мне, что все закончено.

— Хорошо — все закончено. Вот. Я забыл тебе сказать еще одну вещь — ты просто великолепна.

Чип прижал ее к себе, чувствуя ни с чем не сравнимое тепло, удивляясь этому забытому ощущению, обретая его заново. — Хочешь, я буду говорить тебе это по четырнадцать раз в день?

— У тебя шальные глаза.

— А у тебя замечательная задница. А глаза — развратные. И пухлые детские губы.

— Как?

— Просто так. Хочешь? По четырнадцать раз?

— Где-то я слышала, — она поцеловала его, — что все происходящее в экстремальных ситуациях потом оказывается недействительным.

— Да? А что у нас такого произошло в экстремальной ситуации?

— Ну… — Она снова поцеловала его, потом коснулась языком шеи, груди в том месте, где была расстегнута рубашка, и подняла глаза.

— Ну вот, — сказал Чип, — раскосые и развратные.

— Ну и ладно.

— И очень теплые. Девушка, вы всегда трахаетесь в авиатуалетах с незнакомыми мужчинами?

— Нет, только в тех случаях, когда самолеты должны взорваться.

— Вместо этого.

— Что?!

— Да так, ерунда… Что там у нас такого стряслось в экстремальной ситуации?

— Некоторые обещания, числом до четырнадцати.

— А, это… Есть выход — каждый день по небольшой экстремальной ситуации. Если ты, конечно, не против гетеросексуальных отношений. А? Как?

Четверг, 29 февраля

Вечер

Когда самолет коснулся земли, солнце давно уже скрылось и последний день зимы закончился. Самолет отрулили на запасную полосу, к нему тут же двинулся автомобиль «Скорой помощи», мощная аэродромная пожарная машина, саперы. Чуть поодаль стоял «уазик» для конвоирования заключенных и несколько человек в форме внутренних войск, вооруженных автоматами.

Подали трап. Дверь утонула в покатом боку серебристого лайнера. По согласованию с землей первым должен был покинуть самолет капитан Воронов с заключенным. Когда Игнат и Зелимхан появились на трапе, к самолету быстро подъехал еще один автомобиль. Это была черная «Волга». Внизу к трапу подошла группа автоматчиков. Было молчание. Игнат слышал, как под их ногами скрипел трап.

— Постой, неизвестно, что у них на уме, — бросил Игнат Зелимхану, затем он сделал еще несколько шагов по лестнице.