Александр Звягинцев - Сармат. Любовник войны

— Вот сволочи! — злобно сплюнул Бурлак сквозь зубы, заглянув в кабину ближнего вездехода. — Даже десяти тысяч километров на спидометре нету! Бензин кончился — вот и бросили. Тут еще оправдание какое-то есть: джунгли все-таки. А то ведь и на дороге бросают. Чуть сломалась машина — на фиг ее! Русские, мол, мудаки еще пришлют — интернациональная помощь называется. У них, у русских, всего много, да здравствует международная солидарность! К халяве, что говорить, и отношение халявное!

— Да ладно, уазики, даже танки вот так бросают на обочинах, — поддакнул Бурлаку Алан. — Честное слово, сам видел! Всего-то надо было трак натянуть, он бы и пошел. Ну как же! Станут эти борцы за свободу траки натягивать! Пусть он, танк этот, лучше сгниет, и хрен бы с ним! А приперлись бы мы сюда, как англичане или португальцы, вот тут бы эти придурки тот самый танк до блеска бы надраили, потому как сразу бы эти черномазые запомнили: те — белые — хозяева, а они — черные... ну, не слуги, бог с ними со всеми, но и не друзья. Я тебе танк продал, ты его купил, а не взял в подарок. Тогда бы уж точно, не только за собой — за нами бы все вылизывали!

— А тебе это надо? — удивился Сарматов. — Ну никак не ожидал я от тебя, Алан, таких расистских замашек!

— Мне-то не надо, — вздохнул Алан, захлопывая проржавевшую дверцу уазика. — Это я так, для примера. Ехали бы на машине — быстрей бы дело шло.

— Ну и ладушки. Раз нет машины, движемся по-прежнему на своих двоих. Самый надежный способ, между прочим. А ну, кончай, мужики, треп, идем дальше! — скомандовал Сарматов.

Бойцы углубляются в джунгли, а над несчастными, брошенными в чужой тропической глуши русскими «козликами» повисает прежняя тишина. Когда же человеческих шагов на тропе не стало слышно совсем, на машину опустилась стайка золотисто-зеленых бананоедов...

Наконец, когда сквозь густую тропическую растительность начал пробиваться жиденький солнечный свет, Сарматов отрывисто скомандовал:

— Все, ребята, баста, привал. Всем есть и спать. Часовые меняются через два часа! Через шесть часов идем дальше.

Бойцы устало повалились на землю, утирая обильный пот. Некоторые из них так вымотались, что заснули мгновенно, даже не перекусив. Поесть можно будет потом, на бегу, зачем сейчас тратить на это драгоценные минуты?

— Командир, сколько нам еще топать? — донеслось до Сарматова сквозь тяжелую пелену одолевающего его сна. — Километров двадцать, наверно?

— Наверно, — Сарматов пересилил желание просто закрыть глаза и отключиться. — Это ты, Андрюха? — спросил он.

— Ага, — Шальнов сунул ему в руку открытую банку мясных консервов. — На, пожуй, командир, а то, еще чего доброго, до финиша не добежишь.

— Спасибо, — Сармат начал вяло жевать, но вдруг обнаружил, что чертовски проголодался, и моментально умял содержимое банки.

— Слушай, командир, у меня к тебе вопрос один, — продолжал тем временем Шальнов. — Как ты думаешь, они, ну негры эти, к встрече с нами готовятся? Ну, рассчитывают они на то, что заложников может кто-нибудь освободить попытается?

— Думаю, что да. К чему-нибудь такому они точно готовятся. Тут, Андрюха, без парней из Лэнгли дело не обошлось. У меня на этих шакалов-цэрэушников просто нюх теперь развился.

— Смешно получается, — вздохнул Шальнов. — Америка, так рьяно защищающая демократию во всем мире, способствует самым что ни на есть оголтелым террористам. А мы, враги демократии, защищаем демократические выборы в чужой стране. И это мы, в чьей собственной стране этих самых демократических выборов уже шестьдесят с лишним лет как не было.

— Но-но, ты полегче, — притормозил его Алан.

— И до этого еще триста, — вмешался в разговор Бурлак. — Один только раз мы себе правителя сами выбирали. Это когда народное ополчение поднималось. Минина и Пожарского, помните?.. Тогда первого Романова выбрали.

— Да-а, — усмехнулся Сарматов. — Потом еще аж целых четыре раза с государственными Думами попробовали, но не понравилось. Не пошло. Вот и разогнали их к чертовой матери. Что тут скажешь, скифы, дикий, варварский народ. Нам демократия ни к чему, нам вождя и учителя подавай. А у других мы демократию поддержим, как же, нам за чужую демократию своей кровушки не жалко.

— А что ж ты тут тогда делаешь, командир? — тихо спросил Бурлак. — Нет, ну я понимаю, базу янки к облакам запустить, чтоб больше не морозили ни в чем не виноватых студентиков. Но...

— А заложники? — Сарматов зевнул. — Они что, виноваты? И потом, видно, судьба у нас такая. Если разобраться, из-за чего наши казаки в русско-японскую воевать перлись? Тоже ведь не за свою хату кровь проливать приходилось... Приказ есть приказ. — Сарматов сурово посмотрел на подчиненных. — Удивительно, какое это простое и емкое слово. Ладно, отставить разговоры, всем спать!

Опять за речным поворотом зарычал гиппопотам. А там, где-то впереди, катила свои воды знаменитая Лимпопо...

Ох, не ходите, дети, в Африку гулять!

Больно хлещет по голым ногам высокое степное разнотравье, развевается на ветру золотистая грива Чертушки.

— Эге-ге-ге-гей! — кричит мальчишка, не в силах сдержать переполнивший его душу восторг. — Эге-ге-ге-гей!

Конь несется как стрела. Скачет так, что только пыль из-под копыт летит по степи. Мчится на самую макушку старого кургана, потом вниз, к балке, оттуда на берег реки и, наконец, на полном ходу врубается в прохладную, прозрачную воду Дона-батюшки.

Пацаненок вылетает из седла и ныряет вниз головой. От прохладной воды тело поначалу цепенеет и душу охватывает восторг. Мальчишка долго плывет под водой, с каким-то восторженным интересом рассматривая речное дно. Постепенно тело привыкает к температуре воды и становится тепло.

А потом он лежит на берегу, подставляя ласковым солнечным лучам худые мальчишечьи плечи. По реке медленно-медленно проплывает баржа. На корме сидит старик и ловит рыбу, попутно обозревая давно знакомые берега.

Чертушка пасется неподалеку. Щиплет сочную прибрежную траву, изредка поглядывая на пацаненка большими умными глазами.

... — Подъем, командир! — кто-то трясет Сарматова за плечо, вырывая его из сладкого сна. — Вставай, майор, идти пора.

— Что такое? — Сон моментально прошел. Сарматов вскочил на ноги. — Что, уже время? Не может быть.

— Нет, не время, — Алан оглянулся по сторонам. — Я тут патруль заприметил. Чуть сам не засветился.

— Какой патруль? — спросил Сарматов, окончательно проснувшись. — Чей? Правительственный?

— Нет, повстанцы. Три человека здесь бродили.

— В какую сторону они прошли?

— Туда, — Алан махнул рукой на юг. — Они только что прошли, минуты три назад.

— Что за ерунда?.. Кто у нас часовой? Ко мне его, быстро!