Уоррен Мерфи - Объединяй и завоевывай

Внутри боевой машины пехоты кто-то разразился сдавленными ругательствами, и Сарагоса понял, что солдат возносил молитвы за противную сторону. Ну и черт с ним! Католические святые спасли Мексику – вот что главное.

Оставалось только вовремя прибыть на место происшествия, а затем уже всю жизнь купаться в лучах славы.

– Быстрее, – закричал он, высунувшись из люка, – быстрее! Победа за нами!

Они окружили боевыми машинами застывшего на месте голема, перекрыв таким образом все пути к отступлению. По телевизору, должно быть, смотрелось здорово – уж в этом-то Сарагоса нисколько не сомневался. Вертолеты, которые по-прежнему висели в небе, вели круглосуточную трансляцию по телевидению на всю убитую горем страну, призывавшую своего очередного спасителя, то есть его, Сарагосу!

Из БМП он выпрыгнул первым. Выпрыгнул и направился к монстру с одним только автоматом «хек-лер-и-кох» под мышкой.

У ног демона ростом с хороший дом копошился какой-то маленький полуголый человечек.

– Ты кто? – удивился Сарагоса.

– Я тот, кого покинули, – прорыдал в ответ несчастный.

– Понятно. Ты – «индио».

– Моя великая мать покинула меня, – проблеял тот.

Бедняга имел такой жалкий вид, что Сарагоса решил не обращать на него внимания. Взглянув через плечо, он проследил за движением снаряженных телекамерами вертолетов и принял наиболее эффектную позу. Затем, вскинув автомат, открыл стрельбу по закованной в железные пластины чудовищной глыбе.

Отскакивая от брони, защелкали пули. С таким же успехом он мог бы расстреливать Коатлик леденцами. Ничего не произошло. Монстр, разумеется, не упал. А Сарагоса так надеялся! Подобное зрелище потрясло бы всю многомиллионную аудиторию телекомпании «Ацтека».

– Солдадос! Подходите сюда. Надо стрелять всем вместе, чтобы повергнуть этого бегемота на землю! – крикнул команданте, с сожалением расставаясь с мыслью о том, чтобы войти в историю в качестве «Сарагосы – победителя великанов».

Солдаты, похоже, не очень торопились отдавать на волю случая свои мягкие – из плоти и крови – тела. Однако хочешь не хочешь – приказ надо выполнять. Они окружили чудовище и застыли в мрачном молчании.

– Откроем сосредоточенный огонь прямо ей в сердце, так что она опрокинется на спину и уже никогда больше не поднимется, – объяснил Сарагоса солдатам свой замысел.

Федералы выстроились в шеренгу, начали стрелять. Пули ложились очень кучно и кое-какой эффект все-таки произвели. Кусок брони на груди статуи отделился от монолита и, высекая при падении искры, грохнулся на асфальт.

– Вива Сарагоса! Да здравствует Сарагоса! – завопил команданте в надежде, что солдаты подхватят победный клич и он долетит до микрофонов на вертолетах.

Долетел его вопль до микрофона или нет – так и осталось тайной, поскольку, найдя уязвимое место на груди каменной богини, пули вызвали своего рода цепную реакцию, которая выглядела столь величественно, что о кличах и криках тут же пришлось забыть.

Богиня стала разваливаться на куски, вернее, тяжелые броневые плиты.

Обломки сыпались дождем, поэтому солдатам пришлось отойти на безопасное расстояние. Вот тут-то им и открылась суть происходящего: броня отслаивалась отнюдь не под воздействием пуль!

Тело разрушалось, поскольку Коатлик сама разламывала свое убежище – словно змея во время линьки.

Она отбрасывала все тяжелое и ненужное, чтобы теперь уже налегке возобновить путешествие.

– Диспарен! – приказал Сарагоса.

И его солдаты снова открыли огонь по коричневой, уже без металлических вкраплений каменной громаде. Но, увы, пули только высекали искры из камня.

Федералы, суеверно крестясь, торопливо попятились к своим бронетранспортерам.

– Да, это Коатлик, – прошептал Сарагоса.

И тут среди всего личного состава возобладал здравый смысл. Солдаты попрыгали в броневики, мгновенно завели двигатели и с лязгом покатили к спасительному Юкатану.

Вполне вероятно, что затяжной дождь, зависший в воздухе черной пеленой, помешал камерам заснять что-либо путное. Впрочем, не важно. Эфраин Сарагоса получил весьма наглядный урок. Слава – ничто, пустой звук. Главное – это жизнь! Кроме того, в круг его обязанностей схватки с ходячими каменными болванами отнюдь не входили.

Так-то вот.

– Я вот тут подумал... – начал было Уинстон Смит, перекрывая шум мотора и обращаясь к Ассумпте.

– Си?

– Так вот. Я подумал и решил, что мы с тобой ведем полную опасных приключений жизнь, и опасность подстерегает нас на каждом шагу. Она столь же привычна для нас, как бобы и рис. В любой момент нас могут ухлопать, как мух.

– Что ж, ты недалек от истины, – согласилась Ассумпта.

– Как только мы присоединимся к Верапасу, ничего уже нельзя будет гарантировать. Уже завтра – да что там завтра, – сегодня вечером над нами нависнет смертельная угроза. Даже сейчас наши шансы выжить примерно пятьдесят на пятьдесят.

– Это верно, чилито мио.

Уинстон моргнул.

– Что-что?

– Мой маленький зелененький перчик чили, – потупилась Ассумпта.

– Да, так что я хотел сказать? Ага. Почему бы нам по причине всего вышеизложенного не посадить на землю эту сбивалку для яиц и не заняться любовью прямо сейчас? И тогда – что бы ни случилось с нами потом – мы могли бы по крайней мере сказать, что узнали настоящую любовь, прежде чем проститься с жизнью.

– У нас мало горючего...

– Да-да, конечно, но не хотелось бы, чтобы нехватка горючего как-то повлияла на твое решение.

– Сначала заправимся, а уж потом предадимся любви, как настоящие герильерос.

– Здорово, – сказал Уинстон. – По-моему, в-о-о-н та полянка выглядит на редкость привлекательно.

Вертолет стал снижаться над избранным Уинстоном прибежищем любви. За секунду до посадки, однако, машина едва не взмыла – казалось, вмиг вылились все остатки топлива и корпус стал легче. «Да, надо будет основательно покопаться в моторе», – подумал Смит.

Заглушив двигатель, парень повернулся к Ассумпте.

– Вот мы и приземлились.

На фоне прозрачного козырька кабины точеное лицо девушки смотрелось как античная камея. И Уинстон нагнулся к ней, чтобы поцеловать. Их руки одновременно ударились о рукоятки управления. Ассумпта расхохоталась, а потом прижала губы ко рту Смита. Он тотчас задался вопросом: просовывать девушке в рот язык или подождать? Первые поцелуи всегда какие-то хаотичные и не поддаются логическому объяснению...

Где-то снаружи послышался громкий стук, и звук этот властно вмешался в их молчаливую прелюдию любви. Уинстон, впрочем, не обращал внимания.

Звук повторился. На сей раз уже куда громче.

Ассумпта в страхе отпрянула от любимого.