Уоррен Мерфи - Белая вода

– Она не тронет меня. Это моя дочь.

– Она – существо с четырьмя руками и демонической похотью. Она видит в тебе всего лишь давнего любовника. Она ищет близости с тобой. Для танца Тандавы.

– Не знаю я, о чем ты говоришь, – запальчиво произнес Римо.

– Тандава – это танец, который положит конец Вселенной и всем ее обитателям. Тебе. Мне. И твоей дочери-заложнице.

– Ерунда. Послушай, хватит пудрить мне мозги. Я должен остаться. Должен здесь разобраться.

– Римо... – начал было Чиун.

– Ты получил свой ответ, – раздалось шипение Кали из щели накрашенных желтых губ. – Теперь уноси свою жалкую жизнь и позабудь все, что ты видел и слышал. Ибо ты не смеешь коснуться моей невинной плоти, а я могу уничтожить тебя одним взглядом.

Чиун колебался. Повернувшись к Римо, он поклонился, очень осторожно.

– Я ухожу.

Римо колебался.

– Может быть, это и есть единственный выход, – неуверенно произнес он. – Может быть, мы сможем это распутать.

В голосе Чиуна прозвучал почти страх.

– Не поддавайся ее чарам, сын мой. Самое главное, не поддавайся ее чарам.

– Ради Бога, Чиун! Она же моя дочь.

– Она твой враг Она опутала тебя такими цепями, что даже мне их не разбить.

И с этими печальными словами мастер Синанджу, пятясь, вышел из комнаты, не повернувшись к врагу спиной и не сводя глаз с гипнотически колышущихся рук.

Оказавшись в коридоре, он пошел быстро. Подойдя к нише, он приготовился, как и раньше, и проскользнул обратно в главный зал. Второй раз это было легче. Шелк не цеплялся.

Не раньше чем его сандалии коснулись черных сверкающих плит, они, как будто по волшебству, стали прозрачными.

И мастер Синанджу увидел, почему оттуда слышались постоянное журчание и бормотание воды.

Снизу на него с тусклым, голодным огнем ожидания глядели чьи-то глаза.

И будто от удара невидимого молота внезапно ставший прозрачным пол разлетелся на мелкие осколки, и мастер Синанджу погрузился в самые горькие воды за всю свою долгую жизнь...

Сэнди Хекман с помощью карманного французского словаря вела беседу с капитаном «Арен сор».

Наконец она не выдержала.

– Либо вы черт знает как ломаете французский язык, либо вы вообще не франко-канадец.

– Та шо ты пристала! – неожиданно сказал капитан.

– Ньюфи? Так вы ньюфаундлендер!

– Ну все равно ничего не скажу, – сказал капитан. – Шо началось, то ни фига уже не остановишь.

– В таком случае можете считать себя военнопленным.

– Могу считать себя заложником экологических фарисеев.

– И этим тоже, если хочешь, – подвела итог Сэнди и пошла командовать обыском судна.

На верхней палубе оказалась фабрика по разделке рыбы, где пойманную рыбу превращали в филе и блоки для замораживания, которые пойдут потом на рыбные палочки. Сэнди вспомнила, что истощение трески и пикши в Северной Атлантике началось в пятидесятых с открытием рынка замороженных рыбных палочек – рынка, где очень скоро захватили господство канадцы.

Дойдя до нижних палуб, она напрочь забыла о рыбных палочках.

На двери висела табличка «Торпедный отсек» на английском и французском языках. Внутри оказались торпеды двух типов – с боеголовками и с приборами для загона рыбы. Там же были работающие на сжатом воздухе торпедные аппараты для запуска и приема торпед.

Торпедный экипаж в неподдельном удивлении уставился на гостей, потом хмуро сдался под прицелом винтовок М-16.

Капитана приволокли в торпедную и предложили на выбор – выложить все начистоту или чтоб его выложили на рыбный конвейер, где потрошат в буквальном смысле.

Капитан предпочел потрошение на допросе.

– Мы их зовем «рыбьи гончие» – они нам загоняют рыбу, куда мы хотим, – сказал он, показывая рукой на три торпеды в гнездах.

– Так это квебекская операция? – допытывалась Сэнди.

– Та шо я, на лягушатника похож?

– Не совсем, – признала Сэнди. – Кто вам отдает приказы?

– Та комендор.

– «Командор», вы хотите сказать?

– Та я так и говорю – комендор.

– Военно-морской флот Канады?

– Та нет. Министр рыбного хозяйства Гилберт Хьюгтон – классный парень. Собрал нас, рыбаков безработных, и вернул нам наше право от рождения – рыбачить. Та вот это ж мы тут и делали – рыбачили.

– А потопленные траулеры и погибшие команды?

У капитана сделался виноватый вид, как у ловца омаров, которого поймали с чужой ловушкой в руках.

– Та мы ж с этим скрамом только выполняли приказ.

– Скрам? Это что, рыба такая?

– Та не, скрам – это по-вашему «поцапаться». Мы ж с янковыми рыбаками еще до конфедерации начали цапаться.

– Ладно, расскажете комиссии ООН или кто вас за это дело будет вешать.

– Я прошу политического убежища!

– С какой стати?

– Та вы шо, женщина, оглохли? Вернуться в море рыбачить поскорее. Потому шо мне все равно, на кого рыбачить – на федералов или на фарисеев. Пока могу рыбачить. Это ж все, шо я умею.

– Вы, рыбаки, не успокоитесь, пока последнюю сардинку на небо не отправите.

– Та и тогда ж не успокоимся, – торжественно заявил капитан «Арен сор».

Звук разлетевшегося стекла проник в комнату, где Римо стоял и смотрел на свою дочь тусклыми вопрошающими глазами.

Много времени прошло, почти десять лет, осознал Римо с удивлением. Дитя, которое он видел так недолго, изменилось. Почти исчезла детская пухлость. От того невинного личика, которое он помнил, остались лишь блестящие глаза. Но теперь в них был иной свет.

В эту секунду раздался грохот. Римо повернулся к двери.

– Что это? – обеспокоенно спросил он.

– Этот старик мешал. Он зол и унес свою злость из моего храма. Это не важно. Он кое-что переломает, а потом уйдет, и больше нас не обеспокоит.

– Ты уверена?

– Я – Госпожа Кали.

– Джильда говорила, что она – Госпожа Кали.

– Я позволила ей так думать Ибо для общения с поклоняющимися мне нужна была маска. Я подчинила ее своей воле, заставила думать то, что я хотела, и только то, что я хотела. Она была отличной госпожой, ибо в господстве своем она подчинила свою волю моей.

– Она мертва, – сказал Римо пустым голосом.

– Она не важна более, как не валена любая марионетка. Как не важна наша бренная смертная плоть.

– Она же была твоей матерью! Что с тобой случилось?

– Я достигла того, к чему стремилась все эти долгие годы. Неужели ты не помнишь, Римо, как мы встретились в последний раз?

– Конечно, помню. Это было в Синанджу. Тогда ты была маленькой девочкой.

– Нет, глупец! Обращайся не к моей телесной форме! Говори с Госпожой Кали, что века и эпохи по тебе тосковала!

Рука потянулась к лицу Римо. Он уклонился.

– О Красный, не разумом своим смертным, а не имеющей возраста душой вспомни меня. Разделенные, мы соединимся. Двое, мы сольемся в одно...