Фредерик Дар - Неприятности на свою голову

Я беру ее за запястье и говорю размеренным голосом:

– Послушайте, малышка, я действую довольно бесцеремонно по отношению к моим бельгийским коллегам. Если бы они узнали, что я позволил уйти одному из действующих лиц драмы, то сказали бы мне пару ласковых, а может, даже больше...

Она делает едва заметный знак, что ценит мою тактичность.

– Вижу, вы понимаете. Я хотел остаться с вами наедине, потому что собираюсь вам задать кучу конфиденциальных вопросов. Во всяком случае, ваши ответы на них будут рассматриваться как конфиденциальные.

Она снова покорно кивает.

Какая она хорошенькая с этими белокурыми волосами, голубыми глазами, затуманенными слезами, и покрасневшими от горя щеками!

От горя? Гм! Я в этом не особо уверен. Она скорее потрясена резкой формой, в которой я сообщил ей новость. А горе – это совсем другое.

– Скажите, Югетт...

Услышав, что я обратился к ней по имени, она вздрагивает. Должно быть, она говорит себе, что у французских полицейских очень своеобразная манера вести расследование и обращаться с подозреваемыми.

– Скажите, Югетт, чем занимался ваш муж? Она пожимает плечами.

– Он был генеральным представителем одной немецкой фирмы в Бельгии.

– А что он представлял? Платяные щетки или сдвоенные пулеметы?

– фотоаппараты. Фирма «Оптика» из Кельна. Слышали?

– Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.

Она улыбается сквозь слезы.

– О, вы, французы...

– Что мы, французы? Вы составили себе неверное представление о нас. Думаете, Париж – это один большой бордель и в нем трахаются прямо в метро?

– Нет... – защищается она, думая, что обидела меня. – Просто у французов репутация...

– Какая же?

– Распутников...

Странная штука жизнь, скажу я вам. Вот мадам и я спокойно беседуем о достоинствах и распутстве среднего француза, а ее супруг тем временем лежит под нами с черепушкой, открытой, как ворота стадиона «Сипаль» перед финишем велогонки «Тур де Франс».

Женская беспечность. Я ж вам говорил: бабы все одинаковые! В голове хоть шаром кати! А ведь они движут миром, заставляют работать государственных деятелей, воевать солдат.

Я раздражен и позволяю себе ответный выпад:

– Судя по молодому человеку, только что ушедшему отсюда, вы в Бельгии тоже не монахи! Она слабо улыбается.

– Я признаюсь вам в одной вещи, – говорит она.

– Так я здесь как раз для этого, Югетт.

– Вы очень милый, – шепчет безутешная вдова.

– Мне это говорят уже тридцать пять лет!

– Мой муж и я не имели никаких контактов...

– Вы были разведены?

– Нет... Жили врозь... Он редко бывал дома, все время в поездках... Поэтому я... я устроила свою жизнь заново.

– Естественно.

В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.

Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!

Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально кладу на них руку.

Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.

В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: «Добродетель или жизнь!», – «Всегда готова!»

Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец. Это очень способствует улучшению взаимоотношений.

И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.

Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.

Я встаю.

– Ваш муж был в курсе... ваших отношений с Рибенсом?

– Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.

– Он продолжал вас содержать?

– Да.

– И щедро?

– Да.

Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.

– Он посылал вам какие-нибудь подарки?

– Подарки?

– Да... Сладости, например.

Ее лицо выражает то же простодушие.

– Никогда...

– Правда?

– Правда.

– Где он жил?

– То здесь, то в Германии.

– Он не останавливался в Льеже в отеле?

– Нет! А почему вы спрашиваете?

– У него была любовница?

– Не знаю. Я этим не интересовалась.

– Почему вы не развелись? Она колеблется.

– Потому что... Джеф... В общем, он давал мне много денег.

Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.

– Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?

Она широко открывает глаза.

– Враги? Нет. А почему он должен их иметь?

– Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. – И добавляю сквозь зубы: – А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!

– Что вы сказали? – переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:

– Ничего.

Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.

В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.

Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично. Услышав звонок, я ее проинструктировал:

– Будьте начеку. К вам пришли сообщить о несчастном случае. Никаких истерик. Держитесь с достоинством. Вы ничего не знаете. Я деловой партнер вашего мужа. Он назначил мне встречу здесь, и я жду его уже целый час.

Она делает знак, что согласна с предложенной программой, и открывает дверь.

И тут я получаю возможность оценить, как они хитры, эти шлюхи, какие они хорошие комедиантки! В каждой бабе спит Сара Бернар. Но спит она вполглаза. Югетт выкладывается от души. Ей бы играть в «Комеди Франсэз», она бы там всех затмила!

Она встречает пришедших с изумленным видом, за который ее надо сразу сделать партнершей де Фюнеса, потом, когда молодой легаш сказал, в чем дело, начинается потоп, сопровождаемый всхлипываниями: «Где он, я хочу его увидеть! Пропустите меня к нему!» Это может выжать слезу и из трех кубометров железобетона! Собравшиеся, милые люди в глубине души, вытирают моргалы, полицейский в форме быстро просовывает два пальца под воротник, чтобы дать себе немного кислороду.

А я смотрю на спектакль, мысленно говоря себе, что незачем платить десять, одиннадцать или двенадцать «колов», чтобы смотреть в «Рексе» или «Мариньяно» фильмы, от которых так и несет фальшью, когда есть возможность наблюдать такие вот зрелища в естественных красках, в натуральном объеме и с прочими нюансами.