Фредерик Дар - Секрет Полишинеля

Наконец кошачьим шагом подкрадывается вечер и тень раскидывает черный ковер под деревьями.

После ужина очаровательница Мартин начинает строить мне глазки. Я отвечаю ей пылким взглядом. Ваш Сан-Антонио в большом смущении. Всегда неприятно разочаровывать даму. Эта куколка готовится получить с моей помощью удовольствие, а я буду вынужден сказать ей «не сегодня», как неверная жена мужу.

Как и накануне, Тибоден, его секретарша и я возвращаемся в дом, съев перед этим консервированные грибы и пересоленную говядину.

На этот раз луна светит, как в «Вертере», и я могу надеяться на успех.

Расставание в холле. Старик закрывается в своей комнате, а красавица и я продолжаем восхождение... Уже на лестнице она начинает выделывать зигзаги задницей. Я засовываю руку ей под юбку, и вот она уже смеется под предлогом, что я ее щекочу.

Подойдя к своей комнате, она открывает дверь, входит, включает свет и ждет меня.

Вместо того чтобы шагнуть через порог, я беру ее за крылышко и выдаю долгий поцелуй с засосом. Она думает, что настал день ее славы, но я вежливо разубеждаю ее.

– До завтра, ангел мой. Надеюсь, ты придешь меня разбудить, как сегодня?

Она не решается предъявить свои требования, не обсудив их предварительно со своим профсоюзом, и с раздражением закрывает дверь.

Я отхожу, осторожно ставя копыта, и быстро спускаюсь, используя в качестве единственного средства передвижения лестничные перила.

Ночной сторож стоит в обалдевшем состоянии. Он считает эти манеры несовместимыми с моей должностью, о чем дает понять суровым взглядом.

Я встаю на ноги.

– Если меня кто-нибудь вдруг станет искать, – говорю, – не забудьте меня предупредить, когда я вернусь. Он кивает в знак согласия:

– Ясно.

Я бегу к бреши, пролезаю в нее и прячусь в густых зарослях, моля небо, чтобы не сесть в муравейник.

Теперь мне остается только ждать типа, который придет покормить своих голубей. Решительно, все дело крутится вокруг этих птичек.

Если бы я мог покурить! Но, ясное дело, об этом не может быть и речи. Ничто так не привлекает ночью внимание, как краснеющий огонек сигареты.

Я борюсь с бедой терпением, принуждая себя к спокойствию, обманывая время... Часы текут медленно, как гудрон... Верх невезения – на небе начинают собираться тучи и луна растворяется в их серости, как таблетка аспирина в воде.

Я продолжаю ждать. Начинает накрапывать дождик, а я все жду! Так где он шляется, этот любитель голубей?! Он что, не собирается сегодня тащить своим птичкам жратву? В конце концов, может же он кормить их через день... Или независящее от его воли событие помешало ему выйти из комнаты?

Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как пара скелетов, танцующих «Пляску смерти». Если я проторчу тут еще час, то заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин!

Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь!

Вот это сюрприз! Парень приходил днем... Он отправил сообщение... Я был тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует.

Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что дал себя провести.

К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым.

Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю красивую пижаму и снова отправляюсь в поход.

Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить ее. Скоро под дверью появляется полоска света. Узнав мою манеру стучать, она открывает, не спрашивая, кто пришел.

– В такое время! – восклицает она. Я ее обнимаю.

– Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне... Мне захотелось соединить сон с реальностью... Слишком часто действительность разочаровывает после сна, но в этот раз она просто бесподобна...

Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же чувствительные части ее тела.

Мы чудно проводим время.

Организуется большая партия «Папа, мама, бонна и я» с холодными закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников.

Я исполняю ей «Похищение Прозерпины», «Фантастическую скачку», «Злую фею», «Туда-обратно» и «Не раскрывая кошелек» – произведеньице моего сочинения.

Она сходит от этого с ума, кричит «бис!», и я повторяю до тех пор, пока не утоляю ее жажду.

Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле.

– Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, верно?

– Да, мой любимый дурашка!

«Любимый дурашка»! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует мой кулак.

– Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?

Она поднимает брови.

– Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю:

– Я объясню тебе после... Она размышляет.

– Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?

Это меня раздражает...

– Да, я помню. А кроме него?

– Планшони ходил в свою комнату за сигарами.

– Он быстро вернулся... Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти.

– Кажется, больше никто.

Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить... Значит, он выпустил голубя не во время обеда... Может быть, утром? Да, пожалуй...

– Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?

– Просто так...

– Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.

– Спи, мое сокровище, и до завтра...

На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь.

– К телефону, – кричит он. – Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь.

Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.

– Алло?

– Это вы, Сан-А?

– Да.

– Приезжайте немедленно!

– Что слу...

– Нет времени! – рявкает он. – Возвращайтесь!

И кладет трубку.

Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.