Марина Воронина - У смерти женское лицо

— Бедненький, — сказала она и едва сдержала внезапно подкатившие к глазам слезы — шутки не получилось.

Так же осторожно она застегнула сумку и откинулась на спинку сиденья. Легкая болтовня внезапно утомила ее, а серьезный разговор не предназначался для ушей таксиста.

«А разговор будет, — думала Катя, безучастно глядя в окно. Только теперь она заметила, что желтый цвет одержал в городе окончательную победу над зеленым, и вспомнила, что сегодня — первое октября. — Колокольчиков, хоть и похож на плюшевого медвежонка, работает в ФСБ, а у этой конторы просто так ничего не делается. Если они меня отпускают, значит, в кулаке у них зажат достаточно прочный, по их мнению, поводок, за который при случае можно будет потянуть. Эх, Колокольчиков, Колокольчиков... Вот пальну тебе в затылок, раз ты такой лопух, и заставлю этого водилу увезти меня куда глаза глядят».

Она дотронулась до пистолета сквозь ткань сумки — теперь, когда она знала, что он там, он прощупывался легко. Прикосновение к ребристой рукоятке успокоило ее. «А может, все и вправду кончилось? — с внезапно вспыхнувшей надеждой подумала она. — Это же все-таки Колокольчиков — друг, товарищ и брат... родной человек, можно сказать. Он меня тогда не сдал, может, и теперь не сдаст... Мы же с ним, шкафом славянским, как нитка с иголкой — куда он, туда и я... Надо же, где встретились!»

Катя совсем расчувствовалась и, поймав себя на этом, решила, что все-таки выздоровела не до конца — глаза у нее все время были на мокром месте, что свидетельствовало о слабости.

Чуть позже они сидели за столом.

После короткого обсуждения шампанское было отвергнуто, как напиток аристократов и вообще подозрительная ерунда, и вместо него была куплена бутылка хорошего коньяка. Теперь эта бутылка, уже наполовину опустевшая, возвышалась посреди стола с нехитрой закуской, основу которой составляли пепельница и две пачки сигарет. Над столом слоями плавал синий табачный дым, напоминавший цветом плохо очищенный самогон. Уставший от непривычно долгого монолога Колокольчиков мрачно курил. Одно было хорошо — сигарета больше не отдавала ни кордитом, ни паленой шерстью, хотя сказал капитан далеко не все.

— Эх, — нарушила молчание Катя, — наливай, старлей! То есть, прошу прощения, капитан.

— Какая, к черту, разница, — устало сказал Колокольчиков, наполняя рюмки.

— Это точно, — согласилась Катя, — разницы никакой. И что я за дура такая? Знала ведь, что станешь меня вербовать. Гвоздануть бы тебя по башке...

Колокольчиков тяжело завозился на табуретке, вздыхая и трогая затылок.

— Речь идет о детях, — повторил он в сотый, наверное, раз. — О том, что в нашем отделе сидит стукач, я уже не говорю — тебя это, в конце концов, больше не касается, хотя... если он узнает...

Он вдруг замолчал и страшно выкатил глаза, как человек, неосторожно проглотивший горячую картофелину. Выражение его лица было таким комичным, что Катя с трудом сдержала готовый вырваться смешок. Говоря по совести, смешного ничего не было — от объяснений Колокольчикова все только еще больше запуталось. Капитан, казалось, говорил вполне откровенно, а в той части, которая касалась подробностей «лекарственного» бизнеса Головы, даже переходил временами на крик и дважды дошел до того, что грохнул кулаком по столу, так что Кате оба раза приходилось поспешно подхватывать готовую опрокинуться бутылку, но в то же время Колокольчиков неумело и поэтому очень заметно темнил... а вот теперь проговорился или почти проговорился.

— Ну, — подтолкнула его Катя, небрежно поигрывая рюмкой, — чего замолчал? Давай, давай. Сказавши "а", надо говорить "б", как ты полагаешь? Или ты думаешь, что твоя болтовня, твое хождение вокруг да около — это то, что мне нужно? Что может узнать этот ваш стукач?

— Что ты жива и при этом находишься на свободе, — неохотно ответил Колокольчиков. — Ты наверняка знаешь его в лицо и сможешь опознать, значит...

— Значит, я подлежу ликвидации, — закончила за него Катя. — Только ведь это не все, правда?

— Да все, все, — отмахнулся Колокольчиков. — Ты его знаешь, и этого достаточно. Давай лучше выпьем.

— Погоди, — сказала Катя. Она вдруг рассмеялась сухим, трескучим смехом. — Валенок ты, Колокольчиков. А туда же — вербовать... Нет, ты представляешь, что будет, если этот ваш стукач узнает, что я была у вас в руках и вы меня отпустили? Вот он удивится, наверное... Не меньше, чем я.

— Господи, — вздохнул Колокольчиков, — и за каким хреном я пошел на эту работу? Клал бы какие-нибудь кирпичи...

Катя аккуратно поставила рюмку на стол и взяла в руку давно лежавший на коленях пистолет.

— Колокольчиков, — сказала она, наводя оружие на капитана, — ну скажи, почему ты такое же дерьмо, как и все?

— Ох, — вздохнул Колокольчиков, — если бы я знал... А ты опять за свое?

— Сам виноват, — сказала Катя. — Не надо было врать... благодетель. Короче, так: или ты мне сейчас выложишь все, как на духу, или я тебя продырявлю, а потом пускай твои коллеги меня берут, если руки не коротки. Как получилось, что ты оказался в клубе одновременно со мной? И, главное, как получилось, что ты все про меня знаешь? И почему я в таком случае до сих пор здесь, а не за проволокой?

— Ну, — сказал Колокольчиков, — в каком-то смысле ты нам очень помогла...

— Очень интересно, — сухо вставила Катя. — И чем же?

Она сделала повелительное движение стволом пистолета.

— Да убери ты свой пугач, ей-богу, — скривился Колокольчиков и полез в карман. — Смешно же, честное слово.

— Вынь руку из кармана, — сказала Катя металлическим голосом. — Все равно не успеешь.

— Да? — усмехнулся капитан. — Сама ты валенок, Скворцова.

Он вынул из кармана горсть патронов и высыпал их на стол. Патроны застучали о крышку стола, как крупные градины.

— Возьми, — сказал Колокольчиков, — вдруг пригодятся? Я слышал, пистолеты лучше стреляют, когда они заряжены.

Некоторое время Катя неверящими глазами смотрела на стол, а потом швырнула пистолет туда же, расколов пепельницу пополам. Окурки раскатились по столу, патроны брызнули в разные стороны. Бутылка опрокинулась, и остатки коньяка с ленивым бульканьем стали выливаться из длинного горлышка, затопляя испачканный пеплом стол. Никто не обратил на это внимания. Катины плечи поникли, голова опустилась, и Колокольчиков сумел разглядеть светлую каплю, сорвавшуюся с ее щеки и упавшую на колени.

— Пропади оно все пропадом, — сказал вдруг Колокольчиков. — Надоело. Слушай.

— Да пошел ты, — плачущим голосом сказала Катя, не поднимая головы.

— Ну, нет, — ответил капитан. Теперь он почти рычал. — Ты хотела слушать? Вот и слушай. В конце концов, ты мне два раза жизнь спасала... Слушай теперь, чтобы в следующий раз думала, что делаешь, когда будешь кого-нибудь за задницу с того света тащить.