Андрей Воронин - Высокое напряжение

Бритва в доме все-таки нашлась – старенькая жужжащая “Нева” с плавающими ножами, которой брился еще отец Юрия. Они побрились по очереди – Юрий молча, а Бекешин мучительно кривясь и ругаясь сквозь зубы, умылись под краном, нацепили галстуки и пиджаки и спустились вниз, где стоял “мерседес” Бекешина.

Как ни странно, машину за ночь не разобрали. Юрий забросил в багажник баллонный ключ, который всю ночь провалялся у него в прихожей, и сел за руль. Не переставая недовольно бормотать и поминутно хвататься то за голову, то за желудок, Бекешин порылся в бардачке, вытащил упаковку “антиполицая”, одну капсулу сунул в рот, а другую протянул Юрию. Юрий принял угощение, поправил под мышкой кобуру с “Макаровым” и запустил двигатель.

Его первый рабочий день на новом месте начался.

– Ну и вид у тебя, – сказал Андрей Михайлович, распиливая киевскую котлету. – Сразу видно, что ночка выдалась веселая.

Бекешин вяло ковырнул вилкой столичный салат, скривился и пожал плечами.

– Да ты выпей, выпей, – отеческим тоном посоветовал Горечаев. – Вот увидишь, сразу полегчает.

– Да я уже, – признался Георгий. – Причем довольно основательно. Это меня от вашего салата мутит. Вот скажите, Андрей Михайлович: вы что, кормите меня этим дерьмом в воспитательных целях? Так ведь это, что называется, деньги на ветер: все равно второго себя вам из меня не вылепить. Тем более такими методами.

Андрей Михайлович осторожно положил вилку и нож и поднял на Бекешина старческие бесцветные глаза. Его младший партнер по бизнесу выглядел довольно неприятно: непроспавшийся, кое-как выбритый, с бледным лицом и красными, как у вампира, глазами, он сидел, совершенно неприлично развалившись в кресле, и с брезгливой гримасой ковырялся в салате, раскладывая ингредиенты по краям тарелки – горошек в одну сторону, морковь в другую, лук в третью.., ну и так далее. Из-за этих его манипуляций, а еще больше – из-за выражения его физиономии тарелка действительно имела такой вид, словно в нее наблевали.

– В чем дело, Жорик? – спросил Горечаев, хотя и так прекрасно видел, в чем дело: мальчишка трусил, злился на себя за собственную трусость и пытался выместить злость на нем, Андрее Михайловиче Горечаеве, орденоносце и бывшем заместителе министра.., на пожилом человеке, в конце концов, который годился этому сопляку в отцы.

– Дело в том, что я ненавижу столичный салат и киевские котлеты, – сварливо ответил Бекешин. – Меня от них блевать тянет. Я доступно излагаю?

– Не вполне, – прохладным тоном откликнулся Горечаев, снова принимаясь за еду. – Мне не совсем понятно, почему ты заговорил об этом именно сейчас. И главное – в таком тоне. До сих пор, помнится, ты ел и нахваливал, а теперь…

– А теперь мне надоело лизать вашу старую дряблую задницу, – перебил его Бекешин. – Мало того, что по вашей милости я сижу по уши в дерьме, так вы меня еще и травите этой дрянью…

– Ага, – удовлетворенно сказал Андрей Михайлович. – Содержание твоих претензий мне понятно. Непонятна форма. Что это за детские истерики? Что за капризы? Не буду есть манную кашу, и вообще мама плохая… Ты меня разочаровываешь, Жорик. Я был о тебе лучшего мнения.

– Давайте не будем говорить о том, кто был о ком какого мнения, – устало сказал Бекешин. – Я тоже никак не предполагал, что вы способны на.., на такое, Загнали меня в дерьмо и корчите из себя доброго старичка. Знаете, как в том анекдоте Про Ленина в Разливе. Сидит это он перед шалашом и бреется. Идет мальчик и спрашивает: что это, мол, вы, дяденька, делаете? А он ему: иди, говорит, мальчик, на хер… Добрый такой, ласковый… Так в чем же, говорят, его доброта? Как в чем?! Мог ведь и бритвой по горлу полоснуть…

– Очень смешно, – сухо сказал Андрей Михайлович. – Вот за одно за это Мишку Горбачева на кол посадить мало. Взяли, понимаешь, моду – в великих людей говном швыряться… Раньше, небось, пикнуть боялись, а теперь у всех чувство юмора прорезалось. А что касается дерьма… – Он поддел на вилку кусочек котлеты, осмотрел его со всех сторон и аккуратно отправил в рот. – Что касается дерьма, – продолжал он, размеренно жуя и изящно промакивая губы крахмальной салфеткой, – в которое, как ты выражаешься, я тебя загнал по самые уши, то тут, на мой взгляд, ты пытаешься валить с больной головы на здоровую. Это не я тебя загнал в нужник, ты сам туда залез, дружок, и ни в какую не желаешь это признать. Кто тебя просил отправлять на объект этого психа? Если бы не он, мы бы с тобой об этой истории давно забыли. Не кривись, не кривись! Уверяю тебя, что, если бы этот твой приятель не висел над тобой дамокловым мечом, мысль обо всех этих невинно убиенных алкашах даже не пришла бы тебе в голову. Так называемый период накопления начального капитала у нас в России заканчивается. Некоторые оптимисты утверждают, что он уже закончился, но это не совсем верно… Так вот: он заканчивается, и тот, кто не успеет сделать состояние сейчас, не сделает этого никогда. Мы с тобой закладываем фундамент благополучия для наших внуков и правнуков, и для их внуков и правнуков тоже… Представь себе: ты сделаешься основателем династии банкиров и промышленников, которая когда-нибудь станет в один ряд с Рокфеллерами, Ротшильдами и прочей шелупонью. Неужели Бекешин звучит хуже, чем какой-нибудь Билл Гейтс или, не к ночи будь помянут, Майкл Джексон? А ты капризничаешь над салатом и прохаживаешься насчет моей дряблой задницы… Уверяю тебя, ближе к шестидесяти пяти годам твоя будет не лучше. Это все эмоции, Жорик. Вполне понятные, объяснимые и даже похвальные, но абсолютно неконструктивные. Они ничего не меняют. Если идти на поводу у эмоций, тебе сейчас следовало бы швырнуть мне в лицо салфетку, оттолкнуть кресло и удалиться твердым шагом – куда-нибудь к бабам или в другой кабак, где кормят тем, что тебе по вкусу. Но ты ведь этого не делаешь, потому что ты не глуп и понимаешь, что прятать голову в песок бессмысленно и очень опасно. Да, ситуация неприятная, но это не повод для детских капризов. Нужно просто собраться и выправить положение.

Бекешин налил себе водки, выпил и принялся закусывать салатом. Он был в таком бешенстве, что не чувствовал никакого вкуса и вряд ли даже осознавал, что именно ест. Этот старый крокодил еще и поучает! Этот холодный убийца, этот упырь…

– Выправить положение, – кривя испачканный майонезом рот, проговорил он. – Как его выправить? Воля ваша, но я дошел до точки. Сегодня я его чуть не застрелил – прямо у него дома, где меня видела соседка и где на столе было полно бутылок с моими отпечатками. Слава Богу, вовремя очухался, не то сейчас был бы уже в Бутырке. Так сказать, начал с бутылки, а кончил в Бутырке…

– Ну-ну, – снисходительно сказал Горечаев, – зачем же так? Своими руками этого делать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Это прямая дорога в тюрьму. Для таких вещей существуют профессионалы, а мы с тобой не так бедны, чтобы экономить на их услугах. Вытри губы, ты испачкался.