Сергей Соболев - Террорист №1

Наконец они достигли последнего, четвертого уровня подземного бункера. Бронированная плита, закрывавшая вход со стороны шахты лифта, была сдвинута в сторону, но не целиком, а наполовину. Бетонная стена вокруг проема была оплавлена, а «броняшка», толщиной до двадцати сантиметров, заметно деформирована. За дверным проемом находился небольшой «предбанник», или же шлюз, причем пол и стены в этом небольшом помещении были покрыты той же бурой стекловидной субстанцией, что и наверху.

Пройдя через тамбур, они оказались внутри довольно просторного помещения, залитого ровным бледно-голубым искусственным светом.

— Одним из двух людей, представлявших едва ли не самую большую угрозу для Зверя, был небезызвестный вам Феликс Ураев…

Романцев, не утруждая себя поисками носового платка, вытер обильно вспотевшее лицо тыльной стороной ладони. Ноги, казалось, сами понесли его в центральную часть операционного зала, где находился компьютерный терминал полукруглой формы, своими размерами как минимум вдвое превышающий тот, за которым три года назад работал Феликс Ураев.

Он подошел вплотную к этому сооружению. Очевидно, в ту пору, когда происходили события, о которых решил поведать ему Стоун, инфошлем, киберперчатки и прочие супертехнологичные новинки то ли еще не были изобретены, то ли не доработаны до уровня нынешних качественных образцов. И все же компьютерная аппаратура — а Романцев неплохо разбирался в подобных вещах, — использовалась здесь самая что ни на есть первоклассная. Полукруглая форма консоли и кресло специальной конструкции обеспечивали оператору удобный доступ к управлению каждым из оборудованных здесь шести терминалов.

Все приборы, включая экраны мониторов, были, кажется, целыми и невредимыми, но в своей совокупности они почему-то производили впечатление негодного электронного хлама.

Из каких-то глубин подсознания неожиданно всплыло:

«Итак, слева направо: терминалы связи с группами С-1, С-2, С-3, С-4, С-5… Дешифраторы оборудованы внутри консоли, каждый терминал имеет свой дисковод…»

— Человек, который работал за этим терминалом, — сказал чуть надтреснутым голосом Карпинский, — пробил основные «цепочки», составляющие в своей совокупности тщательно законспирированную властную структуру, попытавшуюся к тому времени подменить собой нашу хотя и порядком коррумпированную, но все же имеющую легальный статус государственную власть… Ниточки потянулись к одному зловредному субъекту, который был идентифицирован нами как Станислав Морок, в прошлом полковник КГБ, являвшийся во время оно одной из ключевых фигур известного уже вам спецотдела. Кстати, он биохимик по своему первому образованию, ну а в органы попал примерно тем же путем, что и вы, — его рекрутировали в Контору сразу же после блестящей защиты диплома… Так вот, Алексей Андреич… Уже в финальной стадии спецоперации, когда бункер подвергся ожесточенному нападению, кое-кому удалось верно просчитать точное местонахождение секретной базы самого Морока.

— Нет, не может быть…

— Вы догадываетесь, Романцев, кто сидел в этом кресле?

— Это был… я.

Примерно через четверть часа они выбрались наружу. Романцев, у которого все еще тряслись руки, как у престарелого дедка, все же кое-как смог выковырять сигарету из пачки, а затем и прикурить ее от огня зажигалки.

— Вы меня знаете, Романцев, я как никто другой далек от мистики, в особенности религиозного свойства, — кривя рот в недоброй усмешке, сказал Карпинский. — Но как здесь не помянуть нечистого…. Время показало, что мы обломали лишь один рог, второй сохранился, я теперь это отчетливо вижу… Злополучный спецотдел пророс как минимум двумя черными губительными ветвями, но о существовании другой мы узнали сравнительно недавно. И то, что на горизонте появился некий Аваддон, — безусловно, это коллективный псевдоним — можно расценивать лишь как несчастное, трагичное стечение обстоятельств…

— Что дальше, Игорь Юрьевич?

— В ходе тех событий, Алексей Андреич, вы получили сильнейшую психоэмоциональную травму. Для того чтобы уберечь вас от тяжелых воспоминаний, да и в целом поберечь вашу нервную систему, истощенную до крайности в ту пору, решено было частично стерилизовать вашу память, подвергнув вас процедуре НЛП — нейролингвистического программирования.

— Надо же, какой вы заботливый человек, — криво усмехнувшись, сказал Романцев. — Я уж было подумал, что вы, Игорь Юрьевич, в ту пору решили «приватизировать» применявшуюся Мороком технологию, для чего решили по-новому опустить завесу секретности, а вы, оказывается, «всего лишь» заботились о здоровье таких, как я…

— Возвращайтесь на объект, Романцев! — сухо сказал Стоун, кивнув в сторону дожидавшегося своего пассажира «Ми-8МТ», застывшего чуть в отдалении. — Пока могу сказать лишь одно: все должно решиться не позднее десятого декабря…

Вереница машин, мчавшихся по шестирядному шоссе на выезд из центральных районов мегаполиса, состояла из двух мощных джипов, пары микроавтобусов с тонированными стеклами и черного бронированного лимузина марки «Мерседес». Время еще было раннее, без четверти семь утра, но «большой» Лос-Анджелес, в состав которого, помимо Сити-центра, входит еще три десятка довольно крупных населенных пунктов, составляющих фактически его пригороды, просыпался еще раньше; транспортный поток заметно густел с каждой минутой, а потому двум идущим чуть впереди полицейским машинам приходилось периодически врубать сирены, чтобы никто не смел занимать крайний «скоростной» ряд.

Даркмен сидел на заднем сиденье лимузина, который все время держался посередине этого дорожного «ордера». Компанию ему составлял один из самых доверенных помощников, шатен лет тридцати восьми, который, как и Даркмен, даже здесь, в салоне «Мерседеса», не снимал свои черные отзеркаливающие очки.

— В Сиэтле я задержусь не дольше суток, — ровным тоном сказал Даркмен. — Думаю, не позднее пятого числа состоится «большой сбор». Понимаешь, дружище… В Вашингтоне уже никто и ничего не решает, потому что то, что они пытаются делать, это глупо, опасно, недальновидно… Одни только мы можем взять ситуацию под контроль, мы и наши партнеры из Пентагона, из РУМО [21]и АНБ [22]. Гражданские власти, хотя они и не хотят этого признавать, абсолютно не способны справиться с кризисом, потому что, кроме болтовни о разных либеральных ценностях, больше ни на что не годятся.

— Когда все закончится, — поддержал его помощник, — фасад можно оставить прежним, а вот внутренний интерьер мы сможем перепланировать согласно нашим собственным вкусам.