Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох

– Прихлопнуть обоих, и шито-крыто. Морочиться не надо, – настаивал Серега.

Но Лиходедов уже все решил.

– Если они разделятся, то я и Серега идем за Ступичевым, а Веня с Шуркой – за Васькой. Уленька, оставайся здесь с Анатолием. А если нас долго не будет, поезжайте в госпиталь. Выходим с черного хода. И еще: нам срочно нужен экипаж.

Последнюю фразу Алешка произнес, потому что увидел, как Васька направился к остановившейся невдалеке пролетке. Он что-то сказал извозчику, и тот кивнул.

В это время по улице друг за другом проехали экипаж и две пустые телеги. В ландо с открытым верхом сидел полковник Федорин и трое офицеров. Двух из них Алешка и Мельников уже видели раньше, когда обнаружился хитрый двор с голубями на Комитетской. За телегами ехали шестеро казаков охраны.

Как только процессия поравнялась с лотком, Ступичев и Васька отошли в сторону и спрятались за театральную тумбу. Потом они прыгнули в пролетку и покатили следом за Федориным.

Барашков грустно посмотрел на окна ресторана, где за прозрачными занавесками угадывались силуэты посетителей.

– Сдается, наш кощей решил вытащить на свет Божий свое золотишко. А тати это разнюхали. Не могли подождать, пока я эскалоп доем. Надо было поступить, как господин Пичугин. Не правда ли, сочная была хрюшка?

Шурка ничего ответить не мог. Он прилагал титанические усилия, пережевывая на ходу большущий кусок мяса. Кусок оказался больше рта, а пичугинские сожаления – сильнее чувства самосохранения. Даже сидя в экипаже, Шурка продолжал натужно жевать, так что с носа сваливались очки.

– Выплюнь, – посоветовал Лиходедов.

– Не, не выплюнет, волнуется сильно, – уверенно сказал Мельников.

Смеяться над Шуркой времени не было. Посадив не поместившегося на сиденье Барашкова в ноги, партизаны направились за Ступичевым.

Алешка попросил извозчика держаться подальше от преследуемых, но из виду не упускать. Как и предполагали, кортеж Федорина свернул на Комитетскую улицу.

– А теперь нужно объехать квартал, гони! – приказал Лиходедов.

Коляска рванула в объезд. Появившись со стороны Базарной, партизаны подняли полог и тихим ходом двинули по другой стороне бульвара.

– Все, приехали, теперь смотрим.

Командовать у Алешки теперь получалось как-то само собой. Никто не оспаривал его права на главенство. Друзья молча приготовили оружие. У Мельникова, как всегда, был карабин-трехлинейка, у Лиходедова маузер, у Пичугина только браунинг, а у Барашкова револьвер и браунинг. Извозчик от страха залепетал молитву и закрестился.

Мельников ткнул его в зад стволом:

– Сиди, не рыпайся, дядя, мать твою за ногу!

Федорин и его люди вошли во двор, оставив казаков и возниц на улице. Экипаж со Ступичевым и Компотом остановился в начале квартала. Потянулось тревожное ожидание. Минут через десять к воротам вышел один из офицеров и кликнул четырех казаков.

– Носить будут, – догадался Барашков.

Тут проглотивший свой эскалоп Шурка, отдышавшись, заявил:

– Мы неправильно стали.

Все удивились:

– Почему это?

– Я, конечно, извиняюсь, но если подъесаул планирует напасть, как только ящики принесут, то времени на перепогрузку у него не будет.

– Молодец, Шурка, голова! – поддержал Лиходедов. – Они постараются угнать телегу или две. Надо преградить им дорогу. Как только пролетка двинется – разворачиваемся. Мы с Веней спрыгиваем, а Серега с Пичугой едут наперерез.

Тем временем показалась пара казаков, тянущих первый ящик. Второй несли офицеры, третий опять казаки. Федорин и еще один адъютант оставались во дворе, скорей всего, внутри дома.

Носящие поставили все на первую повозку и отправились за новой партией. Казаки, дымившие у ворот, выбросили цигарки и передернули винтовочные затворы.

Три следующих ящика были поставлены так: один на первую, два на вторую подводу. Люди ушли за оставшимся золотом, оставив в охране еще двоих казаков, и тут пролетка подъесаула двинулась с места. Она постепенно набирала скорость, приближаясь к дворницкому двору. Но, к удивлению партизан, сразу начавших разворачиваться на своей стороне улицы, кроме кучера, в экипаже никого не оказалось. Казаки-охранники вскинули винтовки, но стрелять в кучера не торопились. В это время сидевший на козлах человек метнул в них лимонку и спрыгнул на мостовую.

– Это Ступичев! – узнал Алешка.

Они с Барашковым тоже покатились по земле. Упав, Лиходедов застонал – он совершенно забыл о сломанном накануне ребре.

Грохнул взрыв, зазвенели выбитые стекла. Почти одновременно во дворе разорвалась вторая граната и затрещали револьверы. Подъесаул вскочил, бросаясь к первой подводе. Почти все, кто находился у ворот, были ранены, только один казак, став на колено, выстрелил в приближающегося подъесаула. Но раздался странный металлический звон, и свинец отрикошетил. В следующий момент станичник получил пулю в живот.

Валерьян вырвал вожжи из рук обливающегося кровью возницы, сбросив тело на тротуар. Рядом в предсмертных конвульсиях бились две казачьи лошади, преградив выезд из двора.

– Стой, гад! Ты окружен! – крикнул Лиходедов, лежа на земле. Ступичев обернулся, не сразу заметив его, но когда понял, кто кричит, по лицу Валерьяна пробежала судорога.

– Васька, ко мне! – зарычал он, дважды выстрелив из револьвера и после отбросив его в сторону. С крыши на вторую повозку с кошачьей проворностью приземлился Компот. Он стрелял с лету, не давая Алексею и Барашкову нормально прицелиться, пока Ступичев разгонял упряжку вниз по улице. Потом Васька, скользнув за телегу, швырнул в партизан гранату.

Лимонка стукнулась о землю перед носом у Вениамина. Дальше Алешка словно чужой сон смотрел. Впоследствии, когда кто-нибудь заговаривал с ним о смерти, он представлял ее именно так: лежащая в пыли железная штуковина с облезлой зеленой краской на рифленых боках и без кольца. Лиходедов потерял способность шевелиться. Он знал, что может попробовать обмануть судьбу, если откатится, отпрыгнет, отбежит в сторону, но сделать ничего не мог. Он мог только смотреть на свою смерть. Безотрывно и до самого конца.

И вдруг рука Барашкова сграбастала эту вещицу и вместе с грязным песком запустила вслед Ступичеву. Лимонка взорвалась на мостовой, едва до нее долетев, подняв фонтан колотого булыжника.

Алексей видел, как осколки рвут гимнастерку на спине подъесаула, брызгая фонтанчиками крови. Неожиданно что-то теплое плеснуло ему в глаза и поплыло красными световыми пятнами. Это была кровь Вениамина. Но Барашков был жив, он стоял на коленях и с обеих рук стрелял по убегавшему Компоту. Вторая подвода, которую хотел угнать Васька, не поехала – обезумевшие раненые лошади перевернули ее, зацепив стоящее в стороне ландо и свалив золото на дорогу. Упряжка Ступичева, потеряв управляемость, тоже понесла, врезавшись на перекрестке в экипаж, направляемый наперерез Мельниковым. Извозчик, улучив момент, задал стрекача.